Евгений Филенко - Гнездо Феникса

– Мог бы, – убежденно заявил Мессершмидт. – Мою Авене всякий был бы рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей философией, Анастасьева не читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали бы вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так красиво! Огни, черно-красные повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками… И до слез жаль, что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..

И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.

Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном языке такую же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками глаз и крупными ровными зубами, используя не столько струны старинного инструмента, сколько его корпус вместо барабана. Магнус отнял мокрую щеку от кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.

– Вы не поверите, Кратов, – сказал он. – Какая это женщина! Как я счастлив, что она есть!..

Джемма загнала детей в дом и вышла оттуда переодетая в легкий шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.

– Я иду на реку, – сказала она. – У нас тут своя горная река. Из самых чистых снегов.

– И очень холодная! – прибавил Грант. – Подлинное испытание воли.

– Я желаю испытать волю, – объявил Мессершмидт. – Чтобы все поверили, что я настоящий фашист!

– И я, – сказала Марси. – Никогда не купалась в настоящей горной реке. Пойдем, Кратов!

– Идите, – сказал тот. – А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.

Держась за руки, чтобы не оступиться в темноте, все двинулись по узкой тропинке сквозь терновник. Голоса их становились приглушенными, размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.

Кратов подошел к изгороди, оперся о нее – хворост подозрительно затрещал под ним. Над черными силуэтами гор, заливая их синим светом, висела полная луна. Звезды казались близкими, колючими, как ледышки, и такими же холодными. Все это небесное воинство глядело на одинокого человека пристально и с укоризной. «Ну и на здоровье, – благодушно подумал Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство умиротворения. – Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану думать. Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне больше нравится. А в данный момент мне нравится стоять вот здесь, мерзнуть и ни о чем не вспоминать».

До его слуха донеслось натужное сопение. Кратов рассеянно обернулся. В десятке шагов от него некрупный снежный человек, бесформенной кучей примостившись в закутке двора, справлял нужду. Красные глазки его светились в ночи, будто два уголька.

– Ты, скотина, – сказал Кратов, брезгливо хмурясь.

Снежный человек глухо заворчал, но своего паскудного занятия не прервал.

– Думаешь, коли человечество тебя опекает, так все позволено? – зловеще спросил Кратов.

Решительной походкой – при этом его слегка покачивало, – он направился к пакостнику. Тот вскинулся на дыбы и угрожающе взмахнул могучей волосатой дланью. Кратов ловко увернулся, перехватил лапу и завел ее за спину до самого затылка. Пыхтя и взревывая, снежный человек попытался освободиться. От него разило прелым волосом и застарелым звериным навозом. Под рыжей шкурой загуляли мышцы, лапа налилась железом. Кратов тоже приналег. Свободной рукой перехватил ночного гостя за мясистый загривок и, поднапрягшись, несколько раз ткнул его мордой в содеянное.

– Не ходи сюда, – приговаривал он. – Не гадь и впредь не греши.

Снежный человек покорно снес унижение и даже прекратил борьбу. Должно быть, он давно был готов к расплате за свое вредительство. Либо же вообще не считал происходящее чем-то оскорбительным… Кратов отпустил его и на всякий случай изготовился отразить возможную контратаку. Но мохнатый злыдень проворно метнулся прочь. Ловко, даже не опираясь лапами, перескочил через плетень и сгинул во тьме. «Не напугал бы женщин», – запоздало подумал Кратов, переводя дух.

Он прислушался. Горы степенно молчали. Со стороны невидимой реки доносились плеск и голоса. Ощущая себя подлинным защитником очага, Кратов выждал еще с минуту и повернулся к дому.

Среди плотной стены терновника ему померещилась белая призрачная фигура. «Неужели опять этот придурок? – подумал Кратов. – Нет, он дождется от меня дубины по хребтине…» Он порыскал взглядом в поисках чего-нибудь увесистого.

Но белым привидением оказалась Марси, нагая, мокрая и жутко холодная. Это обнаружилось сразу, едва только она завидела его и по своему обыкновению полезла целоваться.

– Кратов, я так устала, так хочу в постель… – бормотала она, повиснув у него на шее. – И вся исцарапалась о колючки. Вот здесь и здесь… Возьми меня на руки и унеси куда-нибудь.

– Где твоя одежда? – спросил Кратов растерянно.

– Не помню. Оставила где-то… Все равно этот комбинезон был не мой, а Джеммы… не моего размера и совершенно мне не к лицу…

Кратов послушно отнес ее, обмякшую и почти невесомую, в неосвещенный дом, в одну из гостевых комнат. Среди ночной тишины было слышно, как в мансарде шепчутся дети. Должно быть, рассказывали друг дружке страшные истории. В очередной раз Кратову весьма пригодилось умение видеть в темноте: огибая беспорядочно расставленные самодельные кресла и тумбочки, он нашел плед из грубой шерсти и укрыл им свернувшуюся в комочек Марси, а сам прикорнул, привалившись к стене, у нее в головах. Марси внезапно проснулась и завозилась под пледом.

– Кратов, – промолвила она ясным голосом. – Ты меня не понял. Я сказала «в постель» не в смысле «дрыхнуть», а в самом древнем из смыслов.

– «Дрыхнуть» и есть наидревнейший смысл этой идиомы, – хмыкнул тот.

– Перестань притворяться. Ты отлично знаешь, чего я от тебя хочу. Какой идиот спит в такую ночь? Может быть, плоддер-синоптик со своей звездоходицей? Или этот расист со своей негритянкой? Или те чудаки, что живут в здешних пещерах?!

Плед был отброшен за ненадобностью. От мнимой усталости не сохранилось и следа. Кратов безропотно подчинился всем прихотям и фантазиям. Он чувствовал себя безвольной игрушкой, но игрушкой, которой такое положение вещей доставляет удовольствие.

– А сейчас я покажу тебе, как кролик облизывает шерстку, – шептала Марси, деловито и властно опрокидывая его на спину. – Этого ты еще не знал в своей Галактике.

– Знал, – попытался возразить он.

– И пусть, все равно это было НЕ ТАК…

Он не спорил, да Марси уже и не слышала его. Огромная, круглая, как лепешка домашнего хлеба, луна плясала за окном.

– У тебя еще есть силы? – хриплым, незнакомым голосом спросила Марси.

– Я бодр, как самый юный юнец! – солгал он, сдерживая дыхание.

– Тогда ты должен увидеть, как взлетает феникс. Мне никогда еще не хотелось такого с тобой. Но это вино, эта ночь, эти горы… мы так близко к богам… не к христианскому богу, а к древним богам этих гор, которые знали толк в настоящей любви…