Элизабет Хэнд - Француз

— А, в прессе прочел?

— В прессе.

— Стриптизерша, — как бы о неважном бросил Блетчер. — Трудилась в пип-шоу… если это можно назвать трудом. Хотя… Как там в Библии? В поте лица своего будешь есть хлеб свой. Тогда — да. Тяжелый и вредный труд. Что-что, а семь потов при деятельности подобного рода сойдет, пока не… Хоть отжимай! И с нее, и с этих… подсматривающих. И не только пот. Гм! Вероятно, кому-то из этих… подсматривающих в окошко захотелось кое-чего большего, чем просто подсмотреть. Все-то им дай потрогать, пощупать, поковырять! Онанисты ублюдочные!

Фрэнк подчеркнуто скучающе разглядывал скучный пейзажик за окном.

— Вы кое-что скрыли от прессы, не так ли? — сказал он наконец.

Блетчер вздохнул, бросив исподлобья мрачный взгляд.

— И сознательно скрыли, между прочим. Это было премерзко. И жестоко. В городе могла бы начаться паника. Сам знаешь, как обычно бывает. Шумиха на телевидении, в газетах, обвинение полиции и прочее. Мы не хотим огласки. Она помешает поиску убийцы. Все осложняется тем, что на первый взгляд убийство абсолютно безмотивное.

— А что с девочкой?

— Находится под опекой социальных служб. Тут свои проблемы. Девочка больна.

— Она видела, как все произошло?

— Нет, не видела. Но слышала. Такое из памяти не вычеркнуть. Ее нашли рядом с телом матери. Сейчас с ребенком работают лучшие психологи, но, похоже, все безнадежно. Она в шоке… Фрэнк?

— Да, Боб?

— Фрэнк?

— Слушаю тебя, слушаю.

— Да нет, это теперь я тебя слушаю. Давай начистоту. Ты же явился сюда к нам не затем, чтобы высмолить сигаретку со стариной Бобом и потрепаться о том о сем? Фрэнк?

— Вы дьявольски проницательны, лейтенант Блетчер! От вас ничего не скроешь!

— Перестань, Фрэнк. Твоя ирония неуместна.

— Уж какая тут ирония!

— Короче! Ты что, ищешь работу, Фрэнк?

Фрэнк Блэк отсутствующе глядел мимо старины Боба, за его спину. Там, напротив окна, аккурат над последней по коридору дверью светилось в красном плафончике: «ВЫХОД». Запасной, надо понимать, аварийный. Или — единственно верный выход: влезть в это во все, как встарь, и…

Понимай в меру благоприобретенной испорченности. Или в меру все-таки сохранившейся неиспорченности. Всего один шаг, и ты уже вне игры. Впрочем, пока тебя, мистер Блэк, в эту игру еще не приняли. За то время, пока ты, мистер Блэк, обитал в Вашингтоне, правила изменились. И не в лучшую сторону изменились.

— Преступления на сексуальной почве. То, чем я занимался десять лет, Боб.

— И то, что стало причиной твоей преждевременной отставки. Не так ли, Фрэнк? Отставки… — угрюмо уточнил Блетчер.

— Добровольной отставки! — угрюмо уточнил Блэк. — Не так ли, Боб? Добровольной..

— А теперь, значит, заскучал и созрел для…

— Я не скучал. Но созрел, да. Считай, созрел. Впрочем, считай как угодно.

— Гм-гм… И вот ты здесь.

— И вот я здесь.

— И… чего же ты от меня ждешь?

— Уж не жду от Боба ничего я…

— Фрэнк!

— Ну ладно. Но я действительно ничего сверхъестественного не жду от тебя. И не требую.

— Договорились! Насчет сверхъестественного договорились. Уже проще. Так, и что насчет естественного?

— По-моему, нет ничего естественнее, чем твое согласие на то, чтобы я для начала осмотрел тело жертвы. А по-твоему? Иначе?

— Гм-гм… Да как тебе сказать…

— Так и скажи. Однозначно. Да? Нет?

Легко сказать: скажи! Нелегко сказать, — что «да», что «нет»! Однозначно — это вечное состояние души зашоренных придурков, мнящих себя вождями. Жизнь богаче наших представлений о ней. Все неоднозначно в этом лучшем из миров.

— Боб? Ну и? Да? Нет?

— А! Пошли!

За годы службы в ФБР Фрэнк Блэк не раз слышал, как морги называли то склепами, то скотобойнями, то лабораториями или даже храмами, оскверненными или, наоборот, освященными смертью. Рядовой обыватель неизменно говорит о покойницких с суеверным страхом. Вполне понятно, что рано или поздно туда попадает каждый, но… Но хотелось бы попозже. Когда-нибудь потом. Отдельный ужас тому же обывателю внушают и, так сказать, приходящие морга — врачи, следователи, патологоанатомы и, увы, трупы. Впрочем, если бы не трупы, морги давно бы закрылись за ненадобностью.

Фрэнк никогда не разделял подобные эмоции. Для него морг — всего лишь налаженное бесперебойное производство, обычная фабрика, если угодно. Конвейер. Когда трупы доставляли сюда, зачастую еще теплыми, на лицах покойников без труда читалась история их смерти. У каждого — своя. Человеческую плоть скрывала изорванная и окровавленная одежда, дорогая или поношенная; на некоторых мертвецах поблескивали золотые украшения, у других, напротив, не оказывалось ничего, кроме россыпи рубиновых вшей. Жизнь относилась к ним по-разному. Смерть мгновенно уравнивала в правах и возможностях. Право одно — быть в конечном итоге погребенным. Возможность — сделать это как можно быстрее.

Каждый труп до поры до времени — непрочитанная книга, нерешенная задача, ответ на которую таится внутри спиралей ДНК, переплетений вен и артерий, внутренних органов, зубов и ногтей. Мертвецы прибывали в морг таинственными незнакомцами, защищенные загадкой смерти. Покидая его, все они выглядели одинаково — снабженные ярлычком обмытые тела, упакованные в специальные мешки. Переработанная плоть, хрящи и кости — оболочка бессмертной души.

«Просто бесперебойное производство, обычная фабрика», — привычно подумал Фрэнк, спускаясь по лестнице вслед за Блетчером.

Этот морг ничем не отличался от всех остальных. Просторная комната размером со склад, залитая бледным холодным светом флюоресцентных ламп, висевших рядами высоко над головой. Так высоко, что, когда свет достигал пола, он становился совсем слабым и слегка зеленоватым, отражаясь в мерцавших, точно искусственный лед, кафельных плитах.

Металлические столы возвышались, словно острова в арктическом море, а разбросанные между ними каталки — вроде стоящих на рейде кораблей. Экипажи тех кораблей, правда, несколько специфические… То здесь то там можно было заметить лаборанта или санитара, бесстрастно склоненного над бледным телом. В воздухе целый… м-м… букет: тухлое зловоние, запах хладагента, но более всего — сладковатое амбре бальзамирующих составов, спирта и дезинфицирующих веществ. В морге было настолько прохладно, что пар валил изо рта. Зябко содрогнувшись, Фрэнк застегнул замшевую куртку.

— Сюда! — Блетчер указал на сидящего неподалеку патологоанатома.

На том был несвежий халат в подозрительных пятнах. Очки в стальной оправе. Взъерошенные волосы. Серое от усталости и мертвого света лицо. Очкарик внимательно изучал папку с протоколами вскрытия, не обращая внимания на вновь прибывших. Вы, вновь прибывшие, пока живы? Ну и с какой стати ему обращать на вас внимание?! Он патологоанатом, знаете ли.