Александр Казанцев - Льды возвращаются

Лифт в вестибюле небоскреба не работал. Только в Нью-Йорке можно понять, что произошло, если перестают работать даже лифты!..

Знакомый швейцар грустно улыбнулся мне. Он признался, что не знает, служит он или нет:

— Все вокруг сошли с ума. Фирмы лопаются, как мыльные пузыри, сэр. Сына выбросили на улицу. Он пекарь. Перестали выпекать хлеб. У хозяина не стало кредита на покупку муки. Мука гниет. Ее владельцы тоже разоряются. Не могут ее сбыть. Небо обрушилось на нас, сэр.

Воистину так! Небо обрушилось.

Газеты треста «Ньюс энд ньюс» не выходили. Рабочие были уволены, помещения закрыты.

И тут я увидел босса. У меня потемнело в глазах, словно меня нокаутировали. Он шел через вестибюль.

Я бросился к нему. Ведь я могу оказать его тресту решающую помощь. Здороваясь, я протянул ему портфель.

Он тускло посмотрел на меня исподлобья. Его глаза казались сонными.

— Это дневник, мистер Никсон, — неуверенно начал я, расплываясь в улыбке. — Здесь все описано… Здесь ужас…

Он усмехнулся.

— Ужас там, — показал он глазами на окно и отстранил портфель. — Ужас валяется повсюду, он дешево стоит. Вот так, мой мальчик. Идите к дьяволу и можете использовать свой дурацкий дневник для подстилки, когда будете ночевать в сквере на скамейке или под нею.

И он отвернулся. У него была узкая спина и крепкий, как у тяжелоатлета, затылок, переходящий прямо в шею.

Я не существовал для босса. Он не оглянулся.

Я выскочил за ним на улицу, но рука не послушалась, не ухватила его за полы пиджака. Он сел в кадиллак, почти такой же, как и мой новый, никому теперь не нужный кадиллак, и уехал. Куда? Зачем?

Неужели и он раздавлен в развалинах «антиядерного взрыва»? Я видел улицы руин, которые лишь казались домами, толпы людей, которые лишь казались живыми, город, который лишь казался существующим, страну, которая лишь считалась богатой и сильной, страну, у которой отказался работать мозг… Да работал ли он когда-либо? Ведь у нас все было построено на стихийном регуляторе, на звериной борьбе, на конкуренции, на страхе быть выброшенными на улицу.

Я мог размышлять сколько угодно, мог стать нищим философом или философствующим нищим… Куда идти? Домой, где домовладелец поспешит предъявить мне счет за квартиру, который мне не оплатить?

Начались страшные дни.

Из газет выходили еще «Нью-Йорк таймс» и несколько старых газет. Я тщетно старался сбыть свой товар.

Один редактор, возвращая мне рукопись, покачал головой и посоветовал продать «дневник» в Москву…

Я был ошеломлен. Мне казалось, что мои симпатии сквозили в каждом моем слове. Я всегда был предан свободному миру.

Я ночевал в своем проклятом кадиллаке, на который я истратил столько денег. С ними можно было бы протянуть, а теперь…

Я не смел и подумать о том, чтобы попросить помощи у отца. Каково-то ему теперь?

Пособия по безработице отменили. Государство не могло принять на себя весь удар «антиядерного взрыва». Голодным толпам все еще пока выдавали бобовый суп.

Да, я опустился и до этого…

Я часами стоял в длиннейших очередях, чтобы получить гнусную похлебку.

Но в кармане я сжимал в потной руке несколько своих последних долларов…

Мы ели похлебку стоя, прислонившись к столбу или к стене с плакатами, призывавшими посетить модный ресторан…

Мы не смотрели друг другу в глаза. Я испачкал похлебкой свой серый костюм, но несомел показаться домой, боясь домовладельца.

Я ничего не делал. Оказывается, я ничего ее мог делать, я решительно никому не был нужен со своими мускулами, со своими знаниями… Я ничем не отличался ни по своей судьбе, ни по мраку впереди от миллионов людей, безнадежно толкавшихся на панелях Нью-Йорка, по бетонным дорогам и улицам других американских городов.

Если я не сошел с ума в городе, разрушенном атомной бомбой, то я терял теперь рассудок в городе, парализованном «антиядерным взрывом».

Перестал работать сабвей. Взбешенная толпа однажды переломала турникеты, отказалась платить за проезд, взяла штурмом станцию «Сентральнпарк»… и поезда перестали ходить. Биржевикам придется выбирать другие места для самоубийств… А может быть, не только биржевикам?

Обросшие, голодные люди бродили но великолепному и жалкому параличному городу.

Я брился электрической бритвой, сидя в своем кадиллаке. Его аккумуляторы еще не разрядились. В баке еще был бензин. Я берег его, словно он мог пригодиться. Может быть, для того, чтобы разогнать машину до ста миль в час и вылететь на обрыв Хедоон-ривера?

Я понял, что должен напиться.

Я поехал во второразрядную таверну со знакомой развязной барменшей с огромными медными кольцами в ушах. Она видела меня с Эллен. Мы сидели тогда на высоких табуретах, и я сделал Эллен предложение за стойкой.

На табурете сидела какая-то подвыпившая женщина. Я взобрался на соседний и вжазал виски.

— Хэлло, Рой!

Я вздрогнул. Мне показалось… Голос был так знаком.

Да, знаком! Но это была всего лишь Лиз Морган. Она была почти пьяна.

— Рой, — сказала она и обняла меня за шею. — Выпьем, Рой.

Я обрадовался ей.

Мы выпили и заказали еще по двойной порции.

Барменша наливала стаканы и ободряюще взглянула на меня.

— Снова вместе, — оказала Лиз, смотря на меня сквозь бокал.

— И основа после взрыва, — мрачно заметил я.

— Все плохо, Рой.

— Bce плохо, Лиз.

— Мне нужно напиться, Рой.

— И мне тоже, Лиз.

— Я рада вам, Рой. Вы единственный на Земле, кого я хотела бы видеть.

Я промолчал, выпил и потом спросил:

— А как поживает миотер Ральф Рипплайн?

— К дьяволу старых женихов, Рой. Хотите жениться на мне, Рой? Что? Скажете, что предложения не делают за стойками? Я такая плохая и некрасивая? Вы тоже так думаете?

— Я плюнул бы в глаза тому, кто так думает.

— Вы никогда не плюнете в глаза Сербургу, Рой.

— Ему?

— Да, ему… — она замолчала и пригорюнилась. — Так хотите на мне жениться? — снова обернулась она ко мне. — Дешевая распродажа… Миллионы за бесценок. Налейте мне еще. Можете пока собираться с мыслями…

— Вы считаете, что меня надо разрубить пополам.

— А меня? Меня уже разрубили на части. Соберите их, Рой, и вам повезет…

Повезет? Гадкая мыслишка заползла мне в мозг. И всегда у меня так бывает!.. Лиз! Обладательница огромного состояния. Стоит ли слушать пьяную женщину? Трезвая, она не узнает меня, как это показывал еще Чарли Чаплин. Впрочем, почему же не узнает?… Мы кое-чем связаны… И ей ничего не стоит издать мой дневник. Она получит лишь прибыль… Я возмещу ей все затраты.

Она предложила отправиться в веселую поеэдку по злачным местам Нью-Йорка. Я мужественно хотел расплатиться с барменшей, но Лиз не позволила. Барменша нехорошо подмигнула мне. Я сгорал со стыда, но не стал спорить с Лиз. Рука в кармане комкала долларовые бумажки.