Александр Казанцев - Льды возвращаются

Во всяком случае, я выл… Выл от отчаяния, от унижения, оттого, что проклятый Майк разбередил мне ум и душу.

Мы расходились после голодного похода на Уолл-стрит, как побитые собаки.

Майк отравил меня…

Да одного ли меня?

Мне теперь действительно казалось, что я жил всегда в Мире Страха. А я не хотел быть трусом, рабом, извивающимся под ударами бича Страха… Страх-надсмотрщик, Страх-каратель, Страх-учитель…

Проклятый Майк!

Не может быть, чтобы из создавшегося в стране положения не было иного выхода, кроме капитуляции перед коммунизмом…

Есть же у нас прогрессивные умы! Есть!

И тогда я решил взять напрокат свое былое имя репортера, получить «последнее интервью» у прогрессивного капиталиста, которого уважали даже коммунисты, у мистера Игнэса.

Но я не мог явиться к мистеру Ишэсу в таком жалком виде, в котором околачивался по улицам. Мне пришлось заехать к себе домой…

Я мечтал проскользнуть незаметно, переодеться и отправиться в свое последнее репортерское плавание. Но случилось так, что домовладелец тоже околачивался на улице, только у своего дома.

Я снимал квартирку во втором этаже его небольшого коттеджа во Фляшинге. Мой кадиллак произвел на него ошеломляющее впечатление. Он подскочил к машине, подобострастно улыбаясь, едва увидев меня, сидящего за рулем.

— Хэлло! — небрежно помахал я ему рукой. — Я прямо из Африки. Вот купил себе еще одну таратайку на радостях, что вернулся домой.

Домовладелец завздыхал, открывая мне дверцу машины. Это был кругленький плешивый человек с грустными глазами.

— О, мистер Бредли! Уж лучше бы мне быть в Африке вместе с вами, чем терпеть то, что происходит вокруг.

Я вышел из машины. Лицо домовладельца вытянулось. Должно быть, слишком ощипанный у меня был вид.

Я стал выгружать из багажника свои вещи. Они так и болтались там со дня моего возвращения. Но не мог же я напялить на себя тропический шотюм или, что еще хуже, «марсианское одеяние», чтобы тащиться в таком виде к миллионеру за интервью.

Домохозяин подозрительно наблюдал за мной, не помогая. Это был плохой признак.

Он проводил меня до дверей. Я увидал на своей квартире добавочный наружный замш.

Я посмотрел на хозяина. Он без улыбки протянул мне счет. Я не глядя взял бумажку.

— О’кэй, — сказал я, — переоденусь, съезжу за деньгами, я мы с вами выпьем.

Домовладелец кивнул и трясущимися руками стал открывать замок.

У меня кружилась голова. Смертельно хотелось не столько есть, сколько курить.

Я обшаривал все углы комнат, как детектив.

И я был счастлив. Я нашел две пачки сигарет, начатую бутылку виски и сыр…

Я пожирал этот сыр, как изголодавшийся тигр отшельника. Потом выпил бутылку обжигающего зелья до дна и на минуту забыл все невагоды.

Побрившись, переодевшись, свежий и бодрый я сбежал с лестницы, угостив домовладельца сигарой, — завалялась с хороших дней в ящике стола, — и вскочил в свой великолепный автомобиль.

Хозяин семенил рядом с тронувшейся с места машиной. Я отправился в свой рейс. Бензин был лишь на дне бака. Я боялся, доеду ли…

Но я доехал до оффиса мистера Игнэса и остановился у тротуара.

С сигарой в зубах, великолепно одетый и чуть пьяный, я вбежал в вестибюль, похлопав по плечу открывшего мне дверь негра-швейцара. Тот расплылся в улыбке.

Я угостил быстроглазую и белокурую секретаршу леденцами — тоже остались от прежних дней, — и она, обещающе опуская ресницы, скрылась за пластмассовой дверью своего босса.

Мое имя еще действовало. Мистер Игнэс принял журналиста Роя Бредли, которого недавно поминали в ООН.

Я сразу узнал Боба Игнэса, крепкого, уже седого, худого и лощеного человека, поднявшегося навстречу:

— Хэлло, мистер Бредли! — протянул он мне руку.

Но я узнал и другого человека. Он сидел в кресле, выставив острые колени и огромную челюсть, когда-то прозванную лошадиной. Это был знаменитый строитель подводного плавающего туннеля, Арктического моста, соединившего коммунистический мир с Америкой через Северный полюс, инженер Герберт Кандербль. Он кивнул мне головой.

Я вынул блокнот и автоматическую ручку, пристроившись у журнального столика. Мистер Ипнэс прохаживался по кабинету.

— Итак? Вы не будете рассматривать сигарный дым, мистер Бредли, как газовую атаку на вас в нарушение женевских соглашений? — сказал мистер Игнэс, предлагая мне сигару.

Я мог бы многое ответить мистеру Игнэсу по поводу дикарских стрел и дикарских атомных бомб, но отшутился:

— Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то «антиядерный взрыв» в Америке вызван стратами пропаганды, мистер Игнэс.

— «Антиядерный взрыв»? — повторил мистер Игнэс. — А вы по-прежнему изобретательны! Очень здорово сказано!

— Не так здорово сказано, как здорово сделано, — отозвался я. — Я пришел к вам узнать, что вы по этому поводу думаете. В чем выход из этой антиядерной катастрофы?

— Выход? — переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету. — Выход диктуется законам выгоды, который я открыл и который управляет миром…

— Но разве выгодно закрывать фирмы, выпекающие хлеб, прекращать жизнь страны даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?

— Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир настолько богат…

— Богат? — быстро переспросил я.

— …Настолько богат возможностями, силами, средствами, что вопрос лишь в том, кудаих приложить, чтобы вернуть стране преуспеяние.

— И что же думаете вы, как промышленный магнат и как философ, открывший закон, управляющий человеческим обществом?

— Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль. Он пришел ко мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.

Я повернулся к старому инженеру. Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова.

— Мир не может быть рассечен. Это не яблоко. Каменные стены строили в древнем Китае, а железные занавесы — в воображении политиканов. Человечество едино и если погибнет, то от смертельной дозы радиации в атмосфере. К счастью, атомные бомбы уже не будут больше взрываться.

— К счастью ли, мистер Кандербль? — перебил я. — Ведь для американского народа это стало несчастьем.

— Потому что вместо бомб, ракет и атомных заводов нужно строить другое.

— Что же?

Кандербль поднялся. Он был худ и тощ, как Дон-Кихот. И проекты его показались мне дон-кихотскими.

Он расстелил на столе карту мира. Океаны на ней пересекались прямыми линиями проектируемых им трасс.

— Плавающий туннель, прямое железнодорожное сообщение на примере Арктического моста зарекомендовало себя. Мир нуждается в дешевой и надежной связи между всеми континентами. Можно в первую очередь проложить такие трубы-туннели под водой между Америкой и Европой, между Америкой и Африкой. Мир сжимается. Города становятся пригородами один другого. Темп жизни возрастает. Быстрота, скорость, взаимообмен товарами, идеями, людьми! Две тысячи миль в час по безвоздушному пространству внутри труб. Это лучше, надежнее, дешевле ракет! К черту ракеты…