Александр Казанцев - Льды возвращаются

Мистер Джордж Никсон некоторое время наблюдал его, не включая своей телевизионной камеры. Он для того и выбрал такое средство связи, а не телефон, чтобы иметь возможность изучать выражение лица противника.

— Хэлло, Рой, мой мальчик! — сказал наконец мистер Джордж Никсон.

Рой вздрогнул. Он увидел на экране босса, сразу заметив нездоровую его худобу.

— Как поживаете, сэр?

— Не хотите ли отправиться в современную Трою и стать героем воскресного рассказа?

— Вы шутите, шеф?

— Я так и думал, что вам это понравится.

— О’кэй, шеф. Я способен забыть все на свете… Лишь бы привезти ее…

— И не только ее, мой мальчик. Нужна определенная последовательность. Сначала вы доставляете на яхту «Атомные паруса» профессора Леонарда Терми. Его не нужно будет утруждать знанием маршрута.

— Я все понял, сэр. Вы попросту предлагаете мне похитить ученого.

Мистер Джордж Никсон поморщился:

— Фи… Не выношу вульгарной речи.

— Но я, как вы знаете, — продолжал, не обращая на него внимания, Рой Бредли, — уже участвовал в похищении одной молодой леди.

— У вас это недурно получилось. Неплохой бизнес.

Рой Бредли поднялся:

— Я сожалею, что передо мной только экран, иначе я разбил бы вам физиономию.

Мистер Джордж Никсон поспешно повернул рукоятку звука. Он видел перед собой гневное лицо журналиста, его шевелящиеся губы, но он уже не слышал всего, что говорил ему возмущенный, еще недавно столь послушный репортер.

Впрочем, можно было не слушать. Неужели Амелия ошиблась и он уже не интересуется своей девчонкой? Или вместе с капиталом он обзавелся и принципами?

Мистер Джордж Никсон в бешенстве выключил экран.

Он тотчас связался с директором Ассоциации безопасности. На экране появилась гориллообразная фигура Билла. Он наслаждался только что полученным усовершенствованным протезом, заменившим ему крючок на левой руке. Он поднял кисть протеза в знак приветствия, а выслушав щекотливое задание биг-босса, выразительно щелкнул искусственными пальцами, которые сработали на биотоки его мозга. Босс мог быть спокоен.

Ночью мистер Джордж Никсон снова не спал и ходил смотреть трюмные помещения, где хотел создать лабораторию для дрянного итальянца. Лишь бы выдержали шпангоуты!..

Он раздраженно мотал головой, всякий раз как вспоминал смотревшие с экрана гневные глаза Роя Бредли.

Каков репортеришка, женившийся на миллионах!..

Он поднялся на палубу утром, когда слабеющее солнце пыталось поднять на красных пиках темную тяжесть ночи.

Прежде в это время на палубе становилось празднично. При общем восхищении Ральф Рипплайн пробегал два обязательных круга. Теперь он не выходил из каюты, злой и небритый, валяясь на диване.

— Не воображаете ли вы, что все должны страдать вашей бессоницей? — раздраженно встретил он Малыша, когда тот зашел к нему. Он даже не поднялся с дивана, а только взгромоздил свои длинные ноги на его спинку.

Мистер Никсон устроился в кресле напротив. Каюта была отделана бесценным черным деревом, цвет ее стен, беспорядок и запущенность делали ее мрачной.

— Что еще придумали ваши иссохшие мозги? — осведомился Ральф.

— О’кэй, сэр! — бодро отозвался Малыш. — Будущее должно быть прекрасным. Мир и счастье человечества. Мне уже подсчитали, что на приэкваториальной части суши, которая не будет покрыта ледниками, установится приятный умеренный климат. Там можно будет выращивать пшеницу, даже кукурузу. Эти земли смогут прокормить около двух-трех миллионов человек на Земле.

— Кажется, их сейчас восемь миллиардов?

— Мы поправим безбожного Дарвина, сэр, толковавшего об естественном отборе. Отбор будет искуственный. Почти все земли приэкваториальной полосы уже стали собственностью «SOS».

— Эту собственность еще придется защищать.

— Миром повелевают те, у кого Солнце в руках. На эти земли мы пустим только лучшую часть человечества, сэр! Это будет Малое человечество! И конечно, без коммунистов.

Ральф встал, казавшийся сейчас тощим и нескладным в неопрятном халате. Он взмахнул рукой:

— Малое человечество! Без коммунистов! Почему я должен заниматься глупейшей философией и судьбой трех миллионов совершенно мне безразличных людей?

— Вы не правы, сэр… Нужны люди, которых можно нанимать на работу и увольнять… Нужны дети, чтобы они подрастали для смены. Только не нужно их учить излишней грамотности и… физике.

Ральф налил себе виски, не предлагая Джорджу Никсону. С некоторого времени тот перестал пить и курить. Ральф потянулся, разгибая ставшую сутулой фигуру.

— Так чего вы хотите, сэр? — спросил его Малыш. Ральф обернулся, снова согнулся. В лице его мелькнуло что-то птичье, ястребиное:

— Не трех миллиардов смертей, а одной! И даже не одной смерти! Этого слишком мало, Малыш. Изысканное удовольствие не в наслаждении смертью, а в волнующем, опьяняющем зрелище быстрого превращения этой ненавистной женщины в дряхлую старуху. Как бы я упивался ее безобразием и ее отчаянием! Вот в чем подлинная изысканность, дружественный враг мой!

— У вас есть вкус, сэр! Смотреть, как у нее седеют и вылезают волосы, как сморщивается кожа, сгибается в три погибели спина, отвисает беззубая челюсть… Ха-ха! Это недурно! Зрелище для джентльменов. И дать ей еще зеркало, чтобы любовалась! Однако, простите, сэр, вы еще не умеете как следует мечтать о мести. Дряхлая старуха вместо очаровательной Лиз Морган? Этого мало! Черт возьми, я хотел бы, чтобы одновременно вы стали вновь не только великолепным, но и распутным! Как до «марсианской ночи».

— Паршивая падаль! Я хотел бы проделать над тобой некоторую операцию коновала, чтобы ты побывал в моей шкуре.

— Зачем так грубо, сэр? У нас есть профессор Леонард Терми, тот, кто научился читать код наследственности в нуклеиновых кислотах, по которым, как по чертежам, строится наш организм. В комбинациях молекул нуклеиновых кислот записано все, что только есть у нас. Он знает этот язык природы, этот старый золотозубый колдун, разгадал ее письмена. Стоит ему только поковырять эти нуклеиновые скрижали, подправить стершиеся буквы и… Ральф Рипплайн снова станет не только великолепным, но и настоящим мужчиной! Тем же способом ковыряясь электронным лучом в «диспетчерской», задающей программу жизни некоей юной и привлекательной особы, он у вас на глазах превратит ее в дряхлую развалину. Недурно?

Ральф сел, тяжело дыша и подозрительно глядя на Малыша:

— Вы говорите сладостные вещи. За них можно платить хоть долларами, хоть распиской кровью. Я буду ваш, как говорили в средневековье.

— Давно устаревшие церемонии, — усмехнулся Малыш. («Ты уже давно мой», — подумал он.) — Но я щедр. Фауст получил еще и Маргариту. Месть только тогда будет полной, если дряхлая Лиз увидит в объятиях великолепного Ральфа не кого-нибудь, а Прекрасную Елену…