Эрик Рассел - Алтарь страха

— Джордж! — позвал он. — Джордж!

Ответа не последовало.

Он просидел целый час в летящей ракете, и первоначальная перегрузка уменьшалась, но зато подкрадывалось ощущение невесомости. Затем он предпринял еще одну попытку:

— Джордж? Ты взлетел? Слышишь меня?

Ответа не было. Ни бормотания, ни прощальных слов, ни звуков дыхания, ни даже треска в эфире. Тишина, абсолютная и полная. Он отгонял мысль о катастрофе, но ощущение одиночества все сильнее охватывало его. В течение последующих восьми часов он вновь и вновь пытался выйти на связь. Ни одного голоса не доносилось из окружающей его мерцающей мглы. Наконец в отчаянии он нажал на кнопку с надписью «Земля».

— Номер Двадцать вызывает космопорт! Вы меня слышите?

Ответ последовал без промедления:

— Космопорт вызывает Двадцатку. Слышим вас с интенсивностью три.

Удивленный таким быстрым ответом, Армстронг прорычал:

— А с Девятнадцатой вы поддерживаете связь?

— Подождите секунду, — попросили его. — С вами кое-кто хочет поговорить.

Последовала короткая пауза, и послышался новый голос. Звучал он холодно и властно, как у человека, имеющего привилегию принимать решения и не тратящего времени на эмоции.

— Армстронг, к вашему сведению — Куинн мертв.

— Мертв? Что вы несете?

— Я сообщаю то, что есть, нравится это вам или нет. На Девятнадцатой находилось топлива лишь для проведения наземных испытаний двигателей. Он поднялся на сотню миль и рухнул. Так он расплатился за вашу глупость. — Последовала пауза. — Ваши друзья, заговорщики, — под арестом. Им тоже придется поплатиться. С ними разберутся без шума, но эффективно. То же самое произойдет и с вами, если только вы сможете вернуться.

— Что вы имеете в виду под словами «если сможете вернуться»? — сразу вспотев, спросил Армстронг.

— Мы можем вернуть вас и посадить с помощью дистанционного управления. Но мы оставляем за вами право свободного выбора. Вы можете вернуться или продолжать полет. По вашему желанию. Но вы берете на себя всю ответственность за последствия.

— Тогда я предпочитаю полет. И доведу дело до конца, если даже погибну.

— Погибнете.

— Но пока рано делать ставки! — прокричал Армстронг. — Я еще не погиб!

— Смертный человек всегда находится рядом со смертью, всегда, — сказал тот же голос. — Так что продолжайте полет, мистер Армстронг, продолжайте, летите — без пищи и воды, без достаточного запаса кислорода, а продержитесь вы в лучшем случае восемь дней. Ваша легкомысленность объясняется только неполадками в мозгу. Это единственное, что может оправдать ваш поступок!

— Можете идти к черту! В ад!

— А я уже там, — ответил голос, лишенный всяких эмоций и потому мало похожий на человеческий. — И как вам, должно быть, известно, ад на экспорт не предназначается!

Раздался резкий щелчок, и связь отключилась. В течение последующих часов Армстронг включал переговорное устройство, но в эфире стояла мертвая тишина. Раса, к которой он принадлежал, — гу-манов или норманов? — поставила свою пьесу и не собиралась в ней ничего менять.

Неужели Куинн действительно мертв? Неужели на этом корабле действительно нет запасов, худо с кислородом и продержаться можно лишь восемь дней? Незнакомый голос мог принадлежать и лжецу, выступающему от лица мира, битком набитого расчетливыми лжецами. Армстронг торопливо обыскал кабину, но не нашел никаких запасов. Голос из преисподней сказал правду.

Конец подступил на девятый день полета. Он лежал, вцепившись в подлокотники пилотского сиденья, в то время как проволока топлива из ториевого сплава равномерно сматывалась с бобины и ракета летела вперед. Язык распух и еле помещался во рту, перед глазами все расплывалось, бешено стучало сердце, а мозгом правили фантазии.

Он видел окутанные водяной пылью водопады, которые иссыхали при его приближении, искрящиеся фонтаны, исчезавшие, стоило протянуть к ним руку. Уставясь в непостижимое, он видел гигантские идиотские скульптуры и безумные картины, а квартет странных косоглазых мужчин напевал что-то ритмичное и грустное, и радиодиктор во весь голос вещал о полном разрушении Парижа и Рима. Вокруг завывали сирены тревоги, и толпы людей бежали, ища спасения в метро и бомбоубежищах. Он видел Клер Мэндл в обитой резиной камере, а Хансена — лежащим без ног в луже крови на тротуаре, а рядом из воронки била струя воды, до которой никак нельзя было добраться.

В какой-то момент он отчетливо увидел десять человек неопределенного возраста, облаченных в свободные одежды из серебристой ткани. Самый старший из этой шайки посмотрел на него с глубокой печалью и сказал:

— Не нам спрашивать и отвечать, не нам убивать и исцелять. Не нам восхвалять и обвинять, казнить и миловать. И взойдет лишь то, что посеяно.

Затем эти десять исчезли, и твердь небесная загромыхала, и по ней поскакали четыре лошадиных скелета, везущих призрачных всадников. И первого всадника звали Глупость. А остальными были Война, Мор и Смерть.

Последним видением, которое проплыло в его затуманенном сознании, было кресло, превратившееся в смирительную рубашку. С распухшим языком, вывалившимся из потрескавшихся губ, и с сердцем, выскакивающим из груди, он изо всех сил стал вырываться — и вырвался, а невесомость подхватила его и швырнула вперед. В мозгу, вконец запутавшемся, вспыхнул последний четкий вопрос, прежде чем опустился занавес.

Как вы думаете, вы в своем уме?

Даже по меркам технологического двадцатого века это правительственное исследовательское учреждение, сердцевина всех научных усилий страны, представлялось колоссальным и устрашающим. По сравнению с ним и Форт-Нокс, и Алькатрас, Бастилия и Кремль выглядели пограничными крепостями, сложенными из бревен. И тем не менее лазейка отыскалась. Вражеские глаза рассмотрели то малое, что можно было увидеть, вражеские умы тщательно проанализировали скудную информацию, после чего весь комплекс стал не более безопасен, чем изъеденная молью палатка.

Внешняя стена возносилась на высоту сорока футов. Ее восьмифутовую толщину составляли гранитные блоки, связанные и облицованные глиноземистым цементом. По гладкой как атлас поверхности не взобрался бы и паук. Вдоль основания стены, на высоте четырех футов, тянулась двойная система чувствительных микрофонов, призванных воспрепятствовать гипотетическому шпиону пробить проход сквозь стены. Создатели стены решительно полагали, что существуют фанатики, способные на все, и никакие меры против них не могут считаться излишними.