Джек Уильямсон - Легион Времени. (Сборник)

Алмаз был бы бесценным даже без огранки. Да, конечно, знаменитый алмаз «Куллинан» весил почти втрое больше, но все известные обработанные камни по размеру не превышали половины «Камня Дондары». А странная история из рукописи Барри Хорна делала этот камень поистине уникальным. Ювелиры сначала сомневались в его существовании, потом, увидев, не верили своим глазам и решительно отказывались оценивать.

— Миллионы за одни только караты! — кричал один пораженный мастер. — Но резать его — нет, никогда в жизни! Пусть лучше какой-нибудь сумасшедший раджа отдаст вам за него свое королевство!

Сначала мы не хотели публиковать рукопись. Даже прямое желание покойного не могло побудить нас к этому. Во-первых, ученые встретили бы странное произведение в штыки, а во-вторых, слишком много людей узнало бы об алмазе. Имеем ли мы право так рисковать чужой собственностью?

Но сейчас, когда все попытки отыскать сына и адвоката Барри Хорна окончились неудачей, у нас осталась только одна возможность установить его личность и отыскать наследников — публикация. Поэтому мы просим всех, кто располагает сведениями о местонахождении младшего Барри Хорна или адвоката его отца, незамедлительно связаться с нашими издателями.

— Может, вас это заинтересует, а, мистер?

Дружески настроенный лифтер клуба «Эксплорер» протянул мне газету. Объявление в «Нью-Йорк стандарт» за восьмое октября тысяча девятьсот тридцать восьмого года гласило:

«ТРЕБУЕТСЯ сильный, энергичный мужнина с опытом участия в научных экспедициях для выполнения опасной и необычной работы. Обращаться сегодня вечером, с шести до десяти. Отель «Крайтон», спросить доктора Хилари Кросно».

Звучало неплохо. К тому моменту я уже пробыл в Нью-Йорке вдвое дольше, чем рассчитывал. Первые две недели после возвращения из экспедиции всегда казались мне раем, но стоило задержаться в городе чуть дольше, и я чувствовал, что низвергаюсь в ад.

Я дал мальчишке доллар, сложил в конверт все свои рекомендации, опрокинул еще один стаканчик виски и ровно в шесть часов уже входил в сверкающий вестибюль отеля «Крайтон». Имя доктора Кросно оказало на надменного клерка магическое действие.

Кросно был огромным лысым мужчиной с бледным лицом и темными запавшими глазами. Глаза эти буквально приковывали к себе. Сжатый рот доктора выдавал скрытое напряжение — похоже, что физически он давно уже на пределе.

— Барри Хорн? — спросил доктор глубоким сильным голосом.

Что-то в его тоне подсказало: несмотря на внешнее спокойствие, доктор сильно нервничает. Он взял мои бумаги и проглядел их:

— У вас прекрасные характеристики. За что получили докторскую степень?

— За раскопки древней пирамиды в джунглях Южной Америки, — ответил я, разглядывая комнату. Доктор Кросно занимал роскошный номер. Интересно, что он за человек? — Нельзя ли узнать побольше о вашей «необычной работе», доктор?

Кросно с величественным видом проигнорировал мой вопрос. Он изучал меня еще довольно долго, а потом наконец подвел итог своим наблюдениям:

— Судя по всему, вы мне подходите, хотя небольшой экзамен все же необходим.

Он еще раз взглянул на мои документы:

— Вы знакомы с астрономией и навигацией?

— Как-то довелось пройти тысячу миль по Индийскому океану на корпусе разбитого гидроплана.

Доктор кивнул.

— Можете уехать внезапно и... на неопределенное время?

Я сказал, что могу.

— Семья, дети?

— Сын, четырех лет. Но он живет не со мной. — В моем голосе, вероятно, звучала горечь. — Мать ребенка умерла, а ее родители убедили суд в том, что такое перекати-поле, как я, не может быть хорошим отцом маленькому Барри.

Перед глазами у меня снова появилась высокая фигура Доны Кэридан, моей гордой и прекрасной жены. Тот единственный год, который мы прожили вместе, когда она оставила богатых родственников ради того, чтобы поехать со мной в Месопотамию, был счастливейшим в моей жизни. С болью в душе я вспомнил, чем закончился этот год, — разбитый в пустыне самолет, грязная палатка какого-то араба, где появился на свет мой единственный сын, Дона, умирающая в муках без медицинской помощи...

— Так значит, Хорн, — спрашивал между тем Кросно, — вы готовы оставить все, абсолютно все?

— Готов.

Доктор смотрел на меня с предельной сосредоточенностью, только его руки, бледные, с длинными пальцами руки ученого, сжимавшие мой конверт, заметно дрожали. Наконец он решился:

— Ладно, Хорн. Вы мне подходите.

— А теперь, — потребовал я, — объясните наконец, в чем заключается работа.

— Идемте, — сказал он, поднимаясь. — Я вам все покажу.

Огромный древний автомобиль провез нас через весь город. За мостом Джорджа Вашингтона мы повернули и поехали вдоль берега реки, вверх по течению, пока не оказались в большом лесистом поместье. Дворецкий в ливрее встретил нас и проводил в дом — такой же старый и запущенный, как автомобиль.

— Моя библиотека.

Через весь дом Кросно шел не останавливаясь, а у этой двери вдруг застыл, как будто приглашая меня заглянуть в комнату. Я вошел. Потолок комнаты представлял собой настоящий планетарий со сложным механизмом. Вдоль стен стояли стеклянные ящики с моделями, насколько я понял, экспериментальных ракет. Мой спутник молча показал мне книжные шкафы с работами по химии взрывчатых веществ, аэродинамике, небесной механике и астрофизике. Пораженный, я снова встретился глазами с Кросно.

— Да, Хорн, — кивнул он, — вы будете первым астронавтом.

— То есть, — промямлил я, — вы хотите сказать, что я полечу... в космос?

И тут на лице моего хозяина появилось отчаяние.

— Идемте, — произнес он. — Идемте в сад.

Лунный свет волшебным образом преобразил нестриженые деревья и запущенные лужайки усадьбы. В темном небе сияли холодные огни звезд. На западе низко над горизонтом каплей расплавленного серебра висела Венера. Потом я увидел это и остановился, словно громом пораженный.

Бетонный пол окруженного старыми досками полуразобранного сарая служил основанием высокому сверкающему цилиндру. Колоколообразные сопла отбрасывали на траву длинные черные тени. К сверкающему боку огромного сооружения прилепилась хрупкая металлическая лесенка. Она была не меньше шестидесяти футов длиной и кончалась высоко вверху у темного круглого люка.

— Но это же... — пробормотал я. — Это...

— Это моя ракета, — сдавленным голосом ответил Кросно. — Я назвал ее «Астронавт».

Лицо доктора побледнело.

— Двадцать лет я ее строил, Хорн. А теперь, когда она наконец готова, я вынужден послать другого. Сердце стало слабым — мне просто не выдержать стартовых перегрузок.