Любен Дилов - На поющей планете. (Сборник)

— Но разве вы там... не сумели это проверить? — Антону стало неловко от своего вопроса.

Она ответила тоже смущенно, что совсем не вязалось с ее столетним возрастом.

— Нет, такого рода связь между нами и ими невозможна. Они, как бы это сказать... нечто вроде гермафродитов, но не совсем. Размножаются особым образом, напоминающим деление клеток. У них на груди есть такой особый вырост, который, как только хозяин тела пожелает, начинает расти. Потом отделяется от него и превращается в детеныша — его копию. Когда копии исполнится десять лет, родитель умирает. Именно этот способ размножения исчерпывает их как цивилизацию. Когда-то было по-другому...

— Но ведь они живут долго? — спросил японец.

— Сейчас они живут, сколько захотят, конечно, если не произойдет несчастного случая. Их организм практически бессмертен. Они отказываются от жизни, можно сказать, добровольно, во имя продолжения рода; только тогда, когда ребенок вырастет, наступает их естественная смерть.

— Тогда ясно, почему они исчерпывают себя, — удовлетворенно отозвался Гибсон. — Вряд ли найдется много желающих добровольно покончить с собой.

— Наоборот, так поступают все, когда проживут двести — триста земных лет, а для них это ничуть не много.

— Наверное, здесь действует определенный биологический механизм, — заметил Антон.

— Конечно! Как мне рассказывали, это какая-то непреодолимая потребность — оторвать вырост от груди и смотреть, как растет твоя копия. Беда в том, что они все более массово укорачивают собственную жизнь ради детей, и это уже похоже на самоубийство. Их доводит до отчаяния полное повторение. Раньше, несколько эпох назад, было не так. У них имелись другие детородные органы, само оплодотворение происходило спонтанно, независимо от желания или нежелания родителя, и дети рождались разные. И тут они совершили огромную историческую ошибку. Собственная экосфера казалась им тесной, — тогда они еще не могли свободно разгуливать в пространстве и боялись перенаселенности, вырождения, а наука у них уже многое умела. Они решили ввести полный контроль над размножением, строгий генетический подбор, чтобы жили только самые умные, самые красивые. А со временем оказалось, что это плохо. Остальные детородные органы рудиментировали, отмерли, как наш аппендикс, и несколько тысячелетий назад развитие остановилось. Дети рождаются абсолютными физическими и духовными копиями родителей. Потому-то у них вся надежда на нас, они спешат, боятся, как бы мы не совершили такой же ошибки.

— Пожалуй, мы уже совершаем ее, — отозвался Антон, который не мог скрыть своей растерянности от того, как естественно и легко она рассказывала обо всех этих невероятных вещах.

— А вас не научили размножаться таким же образом?

— О нет, Томми, я земной человек, — кокетливо засмеялась Елена и тут же помрачнела. — Не знаю, возможно ли это для меня вообще. Мне ведь уже девяносто четыре года!

— Придется устроить проверку, — ухмыляясь, пригрозил Гибсон. — Так вот, Элен, я уже сейчас могу вам сказать, что человечество такого способа размножения не примет, даже если существование Галактики будет под угрозой!

Впервые с той минуты, когда на корабле появилась гостья, в командном отсеке грохнул смех — веселый, дружный, облегченный. Японец так расхихикался, что дежурный оператор базы, которого он несколько минут убеждал навести справки, начал орать, что у них на корабле все свихнулись и что пора бы им, наконец, прекратить свои дурацкие выходки, когда на Земле все спят. Но они не прекратили, потому что Элен Блано неожиданно воскликнула:

— Ребята, а музыки у вас нет? Какие танцы сейчас танцуют? Я застряла где-то на чарльстоне...

И понеслась в таком умопомрачительном чарльстоне, что чуть не разнесла вдребезги аппаратуру. А трое мужчин, глядя на нее, покатывались со смеху. Их восторгу не было предела. Потому что, когда в невесомости танцует чарльстон такой очаровательный паяц в белом мужском трико с разлетающимися во все стороны золотыми волосами, нельзя не возликовать до самых звезд.

Следующий сеанс связи получился не менее драматичным, чем предыдущие. Развеселившиеся космонавты мигом притихли, когда дежурный оператор показал им на экране фотографии Элен Блано. Покинутый ею этнограф не только посвятил свою книгу невесте, погибшей при неизвестных обстоятельствах, но и снабдил ее фотографиями. Старые снимки были нечеткими, но на одном из них они сразу узнали свою гостью. Одетая в элегантный тропический костюм, Елена смотрела в объектив, прижавшись щекой к щеке кошмарно уродливого папуаса с длинной костью в носу. Стоя перед старомодным фотоаппаратом, она вся сияла счастьем, и ее лицо светилось той же неомраченной красотой, что и в первые минуты пребывания на корабле.

— Это я! Видели? Это я! — крикнула она, и мужчины, в немом благоговении не спускавшие глаз с экрана, окончательно поверили ей именно из-за этого папуаса.

Они не подумали, а скорее почувствовали, что эта девушка и впрямь была способна подкупить своей любвеобильностью, наверное, и куда более чудовищных на наш взгляд представителей другой галактической расы. Наверное, они потому и предложили ей отправиться с ними. Благодаря ей они поверили в дружелюбие и красоту человечества, которое вряд ли произвело на них благоприятное впечатление своими не прекращавшимися до недавнего времени попытками самоистребления. Наверное, мы выглядели в их глазах не менее отталкивающими варварами, чем нам кажутся папуасы, но Елена пробудила в них надежду на союз с людьми, избавление и от одиночества в Космосе, и от одряхления...

Что-то в этом роде почувствовали трое космонавтов, и еще они почувствовали, как им стала дорога их изумительная гостья.

Елена снова была вынуждена показаться в натуральном виде, потому что руководитель полета, которого в третий раз за ночь подняли с постели по тревоге, совсем взбесился, увидев ее в нижнем белье Санеева. Однако на этот раз она раздевалась не так непринужденно, зато с отчаянной храбростью. Акира постарался дать максимальную яркость и контрастность передачи, но вряд ли несовершенная человеческая техника сумела донести через миллионы километров трогательную родинку на ее левой груди и золотистые, как рыбья чешуя, веснушки на плечах. Тут руководитель полета окончательно проснулся. Его рот несколько раз беззвучно открылся, прежде чем голос прозвучал в кабине:

— Кто это? Почему взяли на борт?

— Ты же сам приказал, — ввернул Санеев.

— Я думал, вы дурака валяете. Я...

Голая Елена фамильярно перебила его:

— Сравните меня с фотографиями в книгах, сэр! И придите в себя, потому что вас ждут еще более невероятные вещи! Через полчаса я буду у вас в гостях. Прошу указать координаты, где нужно приземлиться. Приготовьте аппаратуру для съемок. Но лишнего шума поднимать не надо, сенсации отложим на потом. И найдите мне красивое платье, вы же видите, в каком я положении. Чтоб на нем были цветы, много цветов!..