Джон Толкиен - О волшебной сказке (неокончено)

Эти чары расстояния, особенно расстояния во времени, ослабляются только нелепостью и неправдоподобностью самой Машины Времени. Но мы видим на этом примере одну из главных причин того, почему границы волшебной сказки неизбежно сомнительны. Волшебство Фаерии не заканчиваетася в ней, его сила - в его действиях: среди них и то, что оно удовлетворяет самые изначальные человеческие желания. Одно из таких желаний - желание обозревать глубины пространства и времени. Другое (как мы позже увидим) - способность к общению с иными живыми существами. Сказка может, таким образом, иметь дело с удовлетворением этих желаний как с участием и без каких-то машин, так и магии, и в той степени, в какой она достигает в этом успеха, она приближается к качеству и духу волшебной сказки.

Далее, после сказок о путешествиях, я хотел бы также вычеркнуть или исключить из рассмотрения любые сказки, которые используют механику Сна, сновидений человека, чтобы объяснить происхождение содержащихся в них чудес. В конце концов, даже если пересказываемый сон во всех остальных отношениях является настоящей волшебной сказкой, я все равно буду считать целое негодным: также как хорошую картину в уродливой рамке. Действительно, нельзя сказать, что сны не связаны с Фаерией. Во сне выходят на волю странные силы разума. В некоторых снах человек на время может овладеть силами Фаерии, силами, которые, даже если они задуманы как сказка, могут создать живые формы и цвета, видимые глазом. Настоящий сон может, наверное, иногда быть волшебной сказкой, может достичь почти эльфийской легкости и мастерства - пока он снится. Но если проснувшийся писатель говорит вам, что его сказка - только приснившаяся ему история, он умышленно подменяет главное желание, живущее в серде Фаерии - реализацию воображаемого чуда независимо от понимания его разумом. Как часто говорят о фэйри (правда это или нет, я не знаю), что они - мастера иллюзий, что они обманывают людей своими "фантазиями", но это абсолютно другое дело. Это их предназначение. Такие фокусы случаются в сказках, где сами фэйри совсем не являются иллюзией, поскольку за фантазией существуют реальные желания и силы, независимо от разума и намерений людей.

В любом случае, настоящая волшебная сказка, в отличие от тех случаев, когда эта форма используется для каких-то меньших или качественно низших целей, должна представляться как "правда". Я сейчас перейду к объяснению, что значит "правда" в данном случае, но следует сначала отметить, что поскольку волшебная сказка имеет дело с "чудесами", она не укладывается ни в какие рамки и не подгоняется ни под какие механические схемы, предполагающие, что вся сказка в целом - это вымысел или иллюзия. Сама сказка, конечно, может быть настолько хороша, что этими рамками можно пренебречь. Она так же может быть удачной и занимательной как сказка-сон. Таковы сказки Льюиса Кэролла про Алису, с обрамляющими их снами и сновидениями-превращениями. По этой и по другим причинам они не являются волшебными сказками..

Есть другой тип сказок о чудесах, которые я бы исключил из категории волшебных сказок, опять же не потому, что не люблю их: просто они принадлежат к другому типу, и их можно назвать "басни о животных". Я возьму пример из сборника волшебных сказок Ланга. "Обезьянье сердце" - сказка народа суахили, включенная в "Сиреневую книгу сказок". В этой сказке злая акула обманула обезьяну и увезла ее на спине в свою страну, они успели проплыть почти половину пути, когда обязьяна поняла, что повелителю акул нужно ее сердце, чтобы вылечиться от болезни. Обезьяна перехитрила акулу, сказав, что ее сердце осталось дома, в сумке, которая висит на дереве.

Конечно, существует связь между баснями о животных и волшебными сказками. В настоящих волшебных сказках звери, птицы и другие создания часто разговаривают, как люди. Отчасти (обычно редко) это чудо коренится в одном из главных "желаний", лежащих в самом сердце Фаерии, - желании людей сохранять общность с другими живыми существами. Но речь животных в баснях, развившихся в отдельную ветвь литературы, слабо связана с этим желанием, и часто эти корни уже полностью забыты. Волшебное понимание собственного языка птиц, зверей и деревьев - вот что гораздо ближе к действительным целям Фаерии. Но в сказках, где не затрагивается человек, или где герои и героини животные, а мужчины и женщины, если они появляются, - лишь второстепенные персонажи, и более того, где форма животного - лишь маска на человеческом лице, прием сатирика или проповедника, в таких сказках мы имеем дело с басней, а не с волшебной сказкой, будь то "Лис Рейнард", или "Сказка матушки настоятельницы", или даже "Три поросенка". Большинство сказок Беатрикс Поттер лежат ближе к границам Фаерии, но все же за ее пределами - таково мое мнение. Этим они обязаны по большей части их сильному моральному элементу: под ним я понимаю неотъемлемо присущую им морализацию, но любая аллегорическая знаковость не принадлежит этому элементу. "Кролик Питер" остается басней, хотя в этой сказке содержатся запреты, которые существуют и в Стране Волшебных сказок (вполне возможно, что запреты существуют повсюду во Вселенной, в любом ее плане и измерении).

Итак, "Обезьянье сердце" - всего лишь басня о животных. Я подозреваю, что ее включение в сборник произошло не потому, что она занимательна, а потому, что в ней допускается, что обезьянье сердце вполне может остаться в сумке, висящей на дереве. Это важно для Ланга, исследоваетеля народных сказок, несмотря даже на то, что эта курьезная идея использована в сказке в качестве шутки, ведь сердце, на самом деле, было вполне нормальном и находилось на своем месте в груди обезьяны. Не имеет значения, что эта деталь - всего лишь вторичное использование широко распространенного народного мотива, часто присутствующего в волшебных сказках, когда жизнь или сила человека или другого живого существа может заключаться в какой-то вещи или в каком-то месте, или в некоей части тела (особенно сердце), которая может быть отделена и спрятана в сумку, или под камень, или в яйцо. С одной стороны, в записанных фольклорных историях этот мотив использован Джорджем Макдональдом в его волшебной сказке "Сердце великана", причем он заимствовал этот центральный мотив (так же, как и многие детали) из хорошо известных традиционных сказок. С другой стороны, он входит в "Сказку о двух братьях" из египетских папирусов Д'Орсигни, возможно, одну из древнейших из записанных сказок. В ней младший брат говорит старшему:

Я заколдую свое сердце, и спрячу его на вершине цветка кедра. Кедр будет срублен, и мое сердце упадет на землю, и ты должен будешь прийти и искать его, даже если если тебе придется искать его семь лет, но когда ты найдешь его, положи его в чашу с холодной водой, и я буду жив.