Тамара Крюкова - Призрак Сети

Серый потянулся и подбежал к старику. Сегодня он намеревался вывести колдуна на злополучную поляну, чтобы докопаться до истины.

Увидев волкодава, старик улыбнулся.

– Не спишь? Хороший сторож. А хозяин твой почивает.

«Тамбовскому волку он хозяин», – мрачно подумал Серега. Вчерашняя ссора еще раз подтвердила, что с Ильей каши не сваришь. Если так пойдет и дальше, то придется доживать свой век в собачьей шкуре. Или нужно что-то предпринимать самому.

Он больше не намеревался покорно выжидать, пока новоявленный ученик чародея обучится колдовству, попутно приобщая пращуров к игорному бизнесу.

Для начала он собирался узнать правду: захоронен ли на поляне человек или это всего лишь игра воображения. Если страшная находка подтвердится, то он узнает, кто и почему убил Ильку Кречета. Если же нет, то избавится от кошмаров, что тоже неплохо. Но прежде нужно дождаться, пока Строжич закончит свой утренний ритуал. К тому времени окончательно рассветет.

Святилище находилось на возвышении. Узкая тропа вилась по поросшему лесом склону. В темноте дорожка почти не проглядывалась, и Серега только диву давался, как споро старик двигался вперед. Ноги, обутые в лапти, ступали бесшумно. Ни одна ветка не шелохнулась на пути колдуна. За свою долгую жизнь Строжич столько раз ходил этой дорогой, что знал на ней каждую травинку, каждый куст и мог бы идти с завязанными глазами.

Опасаясь, что старик может его прогнать, Серый следовал за ним, стараясь не привлекать к себе внимания. Идти по росистой траве было приятно. К утру воздух остыл и пропитался прохладой. Природа отдыхала перед новым натиском жары.

Минут через тридцать они дошли до вершины холма. Посреди нее находилось капище, где высился деревянный идол. Теперь это была редкость. Большинство его собратьев были сожжены и низвергнуты с пьедесталов. Перед идолом стояла каменная чаша. Когда-то в нее клали подношения, а статую украшали лентами и венками. Но теперь почерневший от времени и невзгод идол хмуро стоял над пустой чашей, как нищий возле кружки для подаяния. Лишь старый колдун каждый день приходил сюда навещать древнего бога.

Вокруг идола располагалось восемь углублений, напоминающих лепестки цветка. В каждом из них чернели головешки прогоревших костров. Во времена язычества люди приходили сюда молиться, и костры горели круглые сутки. В ту пору за святилищем присматривал жрец с помощниками, но жрецы ушли в прошлое, вслед за своими древними богами.

Многие святилища были разорены, и костры в них погасли навсегда. Здешнему идолу повезло куда больше. Каждое утро вокруг него по-прежнему плясал огонь. Правда, прогорев, костры угасали до следующего дня, но вряд ли Перун гневался на то, что пламя не пылает в его честь денно и нощно. Поддерживать жертвенный огонь входило в обязанности жрецов, а Строжич был всего-навсего деревенским колдуном. Ему было незачем ни свет ни заря отправляться на капище, но упрямый ведун не желал расстаться со старыми верованиями и по мере сил поддерживал древние обычаи.

Рядом со святилищем рос одинокий дуб. Кряжистый великан многое повидал на своем веку, был свидетелем славы и падения древних идолов. Сам Перун пометил священное дерево своей десницей, направив в него огненную стрелу. Много лет назад молния разрубила могучий ствол и жадный огонь обглодал ветви дуба. Но, приняв жертву, бог грома смилостивился и даровал дереву новую жизнь. Крона вновь зазеленела листвой, давая приют птицам. Но среди зелени, как напоминание о давней трагедии, по-прежнему торчали несколько черных, обугленных ветвей.

Прежде чем запалить костры, Строжич по обычаю поклонился дереву в пояс:

– Здравствуй, отец лесной. Буди утро добрым, и не омрачится день дурными вестями. Защити и охрани от ворожеского нападения и прочих напастей.

Поздоровавшись со священным дубом, колдун направился к поленнице, которую устроил на краю поляны. Под навесом из веток и соломы хранились дрова и хворост на случай непогоды. Старик натаскал поленьев и щепы в углубления для огня и привычно высек искру. Хворост занялся быстро. Пламя нетерпеливо захрустело сухим деревом, и скоро один за другим вокруг идола запылали костры.

Колдун порылся в холщовой сумке, что висела у него через плечо, и вытащил пучок зверобоя. Обойдя по очереди костры, он в каждый кидал по веточке травы, и огонь с радостью принимал жертву. Оставшийся зверобой колдун положил в каменную чашу и воззвал к древнему богу.

– Сила травы, сила Перуна восходящего, обереги нас от ворога, ослепи его очи, истощи его силы да прибавь силушки нашим войникам. Как тает тьма с наступлением утра, так растают полчища, на Русь посягнувшие. Как Вольга Святославович налетал на ворога быстрым волком, так войники наши сметут вражьих воинов с земли нашей. Как ни одна сила на земле не может поднять Алатырь – камень, лежащий на острове Буяне, так и не один ворог не отымет землю нашу. Как посягнет он на чужое, так и будет он бежать в страхе в края свои, так забудет дорогу к нам. Слова мои – ключ, дело мое – замок. Ключ потерян в океан-море. Как ключ не найти, так замок не открыть.

Спрятавшись за поленницей, Серега, как зачарованный, наблюдал за ритуалом. Облаченное в желто-оранжевые одежды пламя плясало, рассыпая пригоршни ярких искр. Маленькие звездочки взмывали ввысь, точно крошечные кометы, и вычерчивали причудливые линии на фоне еще темного неба. Сопровождаемое монотонным речитативом колдуна зрелище завораживало.

Постепенно осмелев, Серый подошел к кострам. Обращенному к востоку ведуну было не до него. Небо стало светлеть. Сначала пепельно-серое, оно постепенно приобретало розовый оттенок. Строжич то опускал руки, то вновь воздевал их к небу, как будто дирижировал восходом, и солнце, повинуясь его приказу, медленно готовилось подняться из-за горизонта.

Речь старика временами походила на бормотание. Серега придвинулся еще ближе, чтобы разобрать слова. Теперь он сидел прямо за Строжичем, в огненном круге. Наконец старания колдуна были вознаграждены. Солнечный свет брызнул на землю.

– Слава тебе, Перун! Да пребудет свет твой на земле! – воззвал старик.

В этот момент чуткий нос Серого уловил в воздухе запах паленой шерсти. Он принюхался и почти сразу же почувствовал, как хвост обожгло резкой болью. Серый завертелся, сбивая огонь.

– Ой, блин! – невольно сорвалось с языка.

Он тотчас понял свою оплошность, но слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Под пытливым, немигающим взглядом колдуна Серый окончательно смутился и совсем не к месту добавил:

– В смысле гав.

«Все. Мне хана. Какое там гав! Ноги надо делать. Будь у деда при себе осиновый кол, он бы меня на него, как шашлык, насадил», – пронеслось в голове.