Александр Соловьёв - Мятежник Хомофара

Необходимо срочно восполнить потери, но была одна проблема: когда Расин забрался в карман, лепеха его приветствовала . Если бы не этот пустяк, Расин уже давно, исполненный новых сил, продолжил бы путь.

Творящее подсознание — ажна, — развитое в Пустыне, давало Вадиму возможность контачить с любыми сущностями вселенной. Но он не был экспертом по определению степени разумности существ. На поверхности ему не приходилось употреблять в пищу ничего разумнее свиньи и коровы.

— Откуда в тебе интеллект? — спросил Вадим, пытаясь понять, где у Создания располагаются органы чувств.

— В колодце полно мыслей, — ответило Создание. Когда оно вновь заговорило, стало понятно: мембрана, покрывающая тварь, и есть главный орган чувств: нею она слышит, видит и говорит.

Персолип!

Тварь была порождением кармана, а карман — порождением колодца.

Расин эту теорию помнил. Поток мыслей и частиц, движущихся по колодцу, неравномерен. Кое-где имеются искривления. В районе кармана колодец похож на варикозное расширение вены. Здесь несложно образоваться сгустку силы — своеобразному энергетическому тромбу.

Две предыдущие остановки Расин провел в подобных карманах, только те были необитаемы (может, ещё до него их опустошил Криброк?).

— Чьи же это мысли? — спросил Вадим. Уже второй вопрос.

(«Хомо, — предупреждал Кробиорус. — Нельзя разговаривать с пищей. Тем более, задавать ей вопросы».)

— Посмотри сам, — добродушно отозвалось Создание. — Так будет проще.

Вадим склонился над персолипом. Опрокинутая шляпка гигантского гриба.

— Куда смотреть-то? — Это был третий вопрос.

— В самую середину.

Круглое пятно. Смахивает на объектив фотокамеры.

— У тебя там глаз, что ли?

(«Хомо, если ты задашь больше трех вопросов, тебе придется стать предателем своей сущности».

Чушь! Я воин. Я готов ко всему.)

— Нет, — отозвался персолип. — Это у меня сердце.

Вот так просто, да?

(«Тот, кто отвечает на вопрос, не является твоей пищей. Он станет либо братом, либо врагом по разуму».)

Внутри заныло.

Человеческое взбунтовалось и столкнулось грудью с полярным понятием выживаемость .

Создание мыслит, и у него есть кое-что, что оно само именует сердцем. Противостояние колом расперло грудь.

(Но если ты немедленно не восполнишь потери, то вряд ли долетишь даже до следующего кармана.)

Что, если ажна ошиблась в выборе синонима? Ведь мог персолип сказать: центр, середина, середка…

— Сердце, говоришь? Ну, ладно, я погляжу.

Прежде чем попробовать этот пирог, стоит его тщательно рассмотреть.

(«Чем чувствительнее и тоньше ажна, тем больше на твоем пути братьев по разуму»).

Вадим наклонился ниже, освободил Странное Создание от тонких нитчатых пусторослей, которые были основными обитателями колодца и встречались повсюду.

Гляди, как тебя опутало, братец… Засиделся ты здесь, видимо. Ничего, скоро со мной вместе попутешествуешь!

Он попытался вытащить персолипа из углубления в стене, куда тот врос, но тело Создания было хрупким, и в двух местах появились маленькие трещинки.

Прямо как настоящий гриб, — подумал Расин.

«Прямо как настоящий гриб», — отозвалось внутри.

Любопытно! Сколько мыслей могло поместиться в этой твари?

«Любопытно! Сколько мыслей могло поместиться в этой твари?»

— Да ты просто карта памяти, — сказал Вадим, чувствуя, как от сердца отлегает.

Обычный накопитель…

Кто-то из однокурсников говорил о таких существах. Они собирают со всего света залетные мысли. Процессор пересеивает полученный материал через решето, разделяет мысли на фракции, затем находит соответствия, сортирует все заново, создавая некое подобие примитивной логики.

Не дай себя обмануть!

Перед тобой всего лишь природный компьютер и биотопливо, необходимое для дальнейшего путешествия. Кодекс чести разрешает кашатерам использовать персолипов как пищу.

— Твоя история заставляет задуматься, путник, — неожиданно проговорил персолип.

Две индивидуальности пересеклись в закоулке вселенной.

(«Помни, хомо! Хомуны не должны поедать братьев или врагов по разуму. Есть подобных или противоположных себе — самих себя разрушать. Лучше пусть разрушит тебя голод».)

— Ну, все, — сказал Расин. — Нет у меня больше времени сказки рассказывать. Ты уж прости.

Теперь надо прикоснуться к Созданию ладонями.

«Объединись с пищей и поглоти её всю без остатка».

Это просто, как для младенца впервые сосать грудь.

— Знаешь, — вновь заговорил персолип, — выглядит так, будто ты собираешься меня съесть, но тебя что-то терзает. Я прав?

— Только наполовину.

Расин положил руки на перепончатое тело персолипа. Твоей силой, Странное Создание, я воспользуюсь. Я заберу её всю без остатка. Но вот совесть на этот счет меня не станет мучить.

Лучше пусть разрушит тебя голод? Разве это сказал учитель? Нет, ученик сам придумал.

Вадим ощутил, как все произойдет. С тех пор, как он стал видеть будущее, некоторые действия совершались словно по трафарету. Впервые это произошло ещё в операционной, когда они с Фирманом делали холецистэктомию.

Объединиться с пищей — значит уничтожить расстояние, разделяющее нас.

Этот просто.

Сила будет перекачиваться, а персолип… умирать.

Расин убрал руки.

Хомуны не должны поедать братьев. Лучше пусть разрушит тебя голод.

Нет! Это неправильно, Кробиорус! Я — воин и обязан выполнить возложенную миссию. Мой долг — выжить в любых обстоятельствах… Ты сам этому учил!

Но скажи, зачем ты вешаешь на мои плечи бремя вины? Твои компаньоны — пространство и сознание — сделали это со мной ещё до моего рождения. Вы, три чистые васты, создали нашу вселенную пятнадцать миллиардов лет назад и нарекли её Виной, потому что её на самом деле наполняет заразная энтропийная вина, которую можно накапливать, терять и снова накапливать. Вы придумали этакую круглую сцену-вселенную, наполнили её актерами, дали им роли подраматичнее, чтобы сидеть в партере и, глазея на спектакль, коротать вечность. Умники, ничего не скажешь.

Так вот, говорю вам наперед, чтобы было не так интересно смотреть дальше: я слопаю несчастного брата по разуму, и даже не покривлюсь. И — никакого драматизма.

Сами-то вы, вневселенские расы, вон как высокомерны! Выгодная у вас мораль. Она дает полную свободу. Вы — абсолютны. Только к чему такая несправедливость? Ты, Кробиорус, великий учитель, не скажешь даже самому неискушенному вриму: не ешь ни братьев, ни врагов, иначе на тебя возляжет вина. Да нет же, эта наука предназначена лишь для хомуна, отягощенного первородным грехом. Ты, независимый учитель хомунов, говоришь с нами на нашем языке, ты непреклонен и не сделал исключения даже для меня, самостоятельно прозревшего. Я поверил тебе, я отверг теории бюрократа Балмара, главного президента всех хомунов, ради того, чтобы слушать живого врима. Но ты сказал: «Лучше пусть разрушит тебя голод». Согласись, это звучит неприятно. Ведь ты никогда не учил бы такому своего брата по крови, врима. Зачем же в меня, хомуна, ты с радостью вкладываешь странные противоречивые идеи?