Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)

«Где ты взяла этот телефонный номер?»

«По которому звоню?»

«Ну да».

«Заезжала на вашу работу».

«Разве Роальд не сказал, что я не дома?»

«Нет. Он мне этого не сказал. А вы разве не дома?»

«Не дома, нет. Зато у меня активная жизненная позиция».

Не могу сказать, что уснул сразу. Но все-таки уснул.

И проснулся только от совершенно незнакомых чужих шагов.

Кто-то кхекал, бродил вокруг избы. Сморкался тяжело, кряхтел. Гей-та гоп-та гундаала задымила дундала . Дверь была открыта пошире, значит, в нее заглядывали, значит, неизвестный знал, что я пристегнут к нарам наручниками. «ЧК всегда начеку». Значит, не Антон, нет. Тот, наверное, потребовал бы еду и выпивку для всей банды подлецов. Неизвестный, кажется, дивился следам, оставленным перед заимкой. Вонючий дымок его самосада заносило в открытые двери. Известно, что в любой толпе два дурака сразу почувствуют и найдут друг друга. В тайге тоже два дурака издалека выйдут друг на друга. Проём дверей вдруг как бы закрыло тучей, и я увидел на пороге сутулого старичка в застиранной лиловой гимнастерке с пустыми дырками на груди, проверченными для орденов, в бесформенных лиловых галифе. Точнее, когда-то они были такими, а теперь выцвели, как чернила. На голове, длинной, как еловая шишка, криво сидела плоская кепка с коротким козырьком. На ногах обмотки.

– Чего тебе? – погремел я наручниками.

Старичок осторожно приставил к стене карабин, так чтобы я до него не дотянулся.

– Фамилия.

– Моя, что ли?

– Отвечай сразу!

– Кручинин.

Я понял, что вижу Кума. Дарвиниста из конвойных войск.

Гей-та гоп-та. Ноги короткие. Вдвое короче, чем туловище. Ступня огромная, почти как сама нога. Лоб совершенно неожиданный, будто чужой. Как бы Сократ, но с личиком карлика. Гундаала. Лиловые галифе делали Кума похожим на флакон. «Общие подконвойные работы». Что-то он там такое напевал, пришептывал. Присев на порожек вне досягаемости, свернул длинную «козью ножку». Щелкнул бензиновой зажигалкой, явно самодельной, обшарил избу колючими глазками. «Высшая мера социальной защиты». Словарь какой-то нечеловеческий. По укоренившейся привычке курил в ладошку. Явственно вздрогнул, услышав телефонный звонок.

Архиповна наконец выспалась.

Китайские друзья привели ее в ресторанчик.

Ну, конечно, зеленый чай, экзотические закуски, «Большая Тайна Китая», специально адаптированная к желудку белого человека. «Все равно крысячьи хвосты. Кручинин, меня чуть не вырвало». Зато хвосты эти подали на раскаленной сковороде – все на ней шипело и пузырилось. Мясо черное, но много специфических трав. Это Архиповна подчеркнула особенно. «Слышишь, Кручинин? Некоторые из этих трав совершенно несовместимы с сексуальной сдержанностью».

– Баба? – нехорошо поинтересовался Кум.

Я кивнул, но Кума это ничуть не обспокоило.

– К тебе еще лесная заглянет…

Глаза колюче блеснули.

Встал, не оборачиваясь, вышел.

Вернись, падла, буравил я взглядом удаляющуюся сутулую спину. Прондэ-андэ-дэнти-воля. Вернись, сволочь, дарвинист хренов! Сколько лет этим твоим лиловым галифе, просторным, как туча? Вернись, сволота, сбей наручники! Тады рунды дундаала. Освободи человека!

Но Кум не обернулся.

«К тебе еще лесная заглянет…»

Что Кум имел в виду? Болотную бабку?

«Я может некультурная а мне нравится как ты смотришь все говорят это сказка а я все равно хочу». Записку, показанную мне мадам Генолье, писала, конечно, не лесная. От своего приятеля биолога Левшина я много слышал про сосквачей, тхлох-мунгов, йети, снежных людей, лесных. Трудно ли придумать ужасное волосатое существо, бегающее босиком по снегу? Отгоняя эти мысли, попытался думать об Архиповне, как она там в Китае лопает крысиные хвосты, как ее рвёт от них; попытался думать о милой Маришке, но и она размывалась в мыслях. Бесспорно, вырисовывающаяся на фоне неба фигура держалась совершенно прямо, – вспоминал я. – Вся покрытая шерстью, никаких одежд. Отпечатки пяти пальцев и подъема были совсем четкими…

Вот именно, никаких одежд. Почему-то это ассоциировалось с мадам Генолье.

А вдруг сюда правда припрется мохнатое озабоченное существо женского пола, оставляя в пыли отпечатки пяти пальцев? В наручниках от такой не отобьешься. Если даже одичавший предприниматель по имени Антон явится, все равно отбиться будет нелегко.

Луна вышла.

Упали смутные тени.

По остывающей поляне потекли нежные полоски тумана.

Весь день без еды, без воды, пристегнутый наручниками к нарам. Голова кружилась. Может, от голода. Как сквозь сон, расслышал тяжелые шаги. «К тебе еще лесная заглянет…» Ну да. Но не могла, никак не могла лесная дева шагать так тяжело, в четыре ноги, дышать громко. Кто там говорил про некую Фиалку, вернувшуюся из тайги с двумя ребятенками? Ну да, татарин… Когда баба вернулась, сам Вождь как бы благословил Кума на все готовенькое…

– Чикембе? – осторожно позвал я.

И правда, кажется, те самые давно выросшие братаны.

Торчали над полосками стелющегося тумана, как чугунные суслики.

– Подойдите ближе, – негромко звал я. – Дайте булавку… Или заколку…

Ничего такого у них не было и не могло быть. И сам я ничуть их не заинтересовал. Может, в здешней тайге часто спрашивают булавку или заколку, прохожих окликают по-монгольски, не знаю. Как бы то ни было, ужасные братаны даже не спросили, с какого я раёна и есть ли у меня закурить. Опустились на четвереньки и бесшумно нырнули в нежный туман.

Был у меня приятель.

Из любого пустяка делал трагедию.

Часто видел цветные сны, научился их классифицировать.

Разделял на нейтральные, страшные и те, которые хочется увидеть еще раз.

Любил уют, хорошо приготовленные обеды, модную одежду, а просыпался всегда в своей неуютной прокуренной комнате – на столе грязные носки, тетради с конспектами. В конце концов чудесную способность видеть цветные сны он потерял и из замечательного собеседника, романтичного, даже нежного, превратился в угрюмое, ничем не защищенное существо. То есть полностью подпал под влияние определенных сил .

А мне в ту ночь приснилась Архиповна.

Вся в черном – легкая на снеговом, на белом… идет и черным не пугает белизны…

В темноте бесстыдно наклонялась, тяжелые длинные волосы падали мне на лицо. Теплыми пальцами нежно вела по плечу, вдруг отдергивала руку, будто обжигалась. Всем своим существом я чувствовал, как Архиповна жалеет меня. Может, при ней даже и заколка была, но я сдерживался, хотел, чтобы сама догадалась. «Не бойся», – шепнул, когда пальцы Архиповны коснулись наручников. Вместо ответа она прижалась ко мне небритой щекой. «Лесной травой пахнет…» – неуверенно шепнул я.