Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)

«Ты об Офицере?»

«Я о профессоре Рыбникове».

«Не вижу разницы. Это один и тот же человек».

«Если ты, Кручинин, срезал прядку с живого существа, ученые всего мира с деревьев попадают. Так Левшин говорит. А если с покойника, то придется тебе указать захоронение».

«И что Рыбников ответил Левшину?»

« Мы одни . Вот что ответил».

«Это что-нибудь значит?»

«Откуда мне знать? Спроси своего Левшина. Он утверждает, что два слова его учителя стоят всей мировой философии. Мы одни ».

К этому времени я вышел на западную сторону поляны, и связь прервалась.

Почти горизонтально метрах в двух над землей торчал толстенный, обломанный на конце сук. Сломанная верхушка затекла смолой, а близко к стволу висело лагерное би́ло – кусок рельса на обрывке колючей проволоки.

Стемнело. В небе высветились звезды. Однажды в такую ночь, вспомнил я, Харитон Пестов увидел в гостиничном окне звездное небо. Его тогда будто в сердце укололо. Девочка на краю обрыва. Дальше я забыл. Да и раньше не помнил, знал со слов Евелины. Глядя в гостиничное замерзшее окно, Харитон вдруг всем сердцем почувствовал чудовищные пространства, пронизанные неведомой энергией. И бездна нам обнажена со своими страхами и мглами. Кристаллическое дерево на оконном стекле переливалось перед ним мерзлыми радугами. Оно показалось ему чудесным. Оно открывало дорогу в небо. Он вдруг понял: только энергия Космоса, ее неизвестных разумных сил способна противостоять определенным силам . Только звездный свет вымывает из сознания густую муть чужих программ.

– Еду и выпивку для горстки подлецов!

Евсеич торжествующе разбрасывал по траве таблетки.

Зачем они теперь, если он добрался до вечной молодости?

Годков триста-четыреста ему обеспечено, лишь бы не схлопотать пожизненное. А с остальным он сам разберется. Обязательно разберется. От Большой лиственницы исходил нежный неясный свет. Со всем Евсеич теперь разберется. Большая лиственница рвалась к звездам. Исполинская распахнутая антенна, удерживаемая, как якорем, лишь куском рельса. Колючки проволоки впились в напряженную древесину, сорвали часть платиновых чешуек, выдавили густую живицу – смолистую кровь.

Евсеич обернулся, моргнул и сделал первый шаг.

Кум заворчал и тоже шагнул, колыхнулись лиловые плавники галифе.

Каждая веточка теперь на Большой лиственнице светилась. Я посмотрел на Святого, но вот он показался мне вдруг потухшим. Взгляд брата Харитона обнесло неживым пеплом, как тогда на обеде в тесном салоне теплохода. Будто он увидел то, что думал увидеть .

Я тоже сделал шаг к волшебному дереву.

Увидев это, брат Харитон медленно покачал головой.

Но теперь он не мог меня остановить. Я жаждал. Чужие разочарования меня больше не касались. Не стоит всю жизнь обманываться воздушными замками, чудесными обещаниями. Я жадно хотел всего . Хвоя, собранная на ветках лиственницы частыми желтыми пучками, показалась мне шерстью. Под крылом черной тучи, распространяющейся по небу, но еще не закрывшей звезды, хвои много нападало на землю. Сделать шаг, положить руки на сплетение ветвей… я видел этот смолистый узел… всё изменится… Совсем не так, как меняется наша жизнь, когда вдруг выскакиваешь на улицу в домашних тапочках, а совсем по-другому! Правда, я пока не знал – как. Может, ударить камнем по рельсу? Низкий гул прокатится по тайге. Чудесное миро знаний и энергии изольется из Космоса. Мы вместе! Мы едины! Нас много! Никогда не думал, что однажды окажусь рядом с истинным Чудом. Разобраться во всем, нырнуть в неслыханное долголетие, как в бессмертие!

Где-то злобно хохотнула Болотная бабка.

Я сразу вспомнил желтую газетку, в которой писали о том, что лесные люди в тайге при близком изучении могут оказаться дебилами. Может, сбежали с психушки. При железном здоровье ума не надо.

Я видел, как Евсеич жадно прижался к темному стволу.

Одновременно Кум, протянув обе руки, вцепился в толстый смолистый сук.

Желтый портфель валялся в траве, Евсеич больше не нуждался в лекарствах. В веревке он тоже больше не нуждался. Ни в чем таком. Раз и навсегда. Где был и нынче высох ручеек. Ручеек не высох. Наклонившись, я увидел в колеблющейся воде свое столь же колеблющееся отражение. Брат Харитон ничего не произносил вслух, но каким-то образом я слышал его шепот. Не знаю как. Из головы в голову, наверное, передавалось. Мы одни… Все вранье… Еловые вешки над могилами… Черное крыло закрывает звезды… Но вот Евсеич под Большой лиственницей ничего такого явно не слышал. Зато он уже коснулся дерева. Он торжествовал. Он теперь со всеми рассчитается! Подхватив с земли камень, с силой ударил им по би́лу. Хотел, наверное, чтобы энергия Космоса затопила всю тайгу до далекой тундры. Хотел купаться в кипящих потоках, счастливо вопить, крутиться в сияющих воронках. Девочка на краю обрыва. Что она там делает? – никак не мог вспомнить я. Теперь Евсеич точно со всеми рассчитается. Накачает столько энергии, что сразу возвысится, получит много денег, сожжет хижины, выстроит дворцы.

Но вместо звучного гонга жалкий звук прокатился над поляной.

Ржавый немощный звук. Ущербный, беспомощный.

Тревожа пространство, он затопил его нашей гнилью.

Неизвестные разумные силы Космоса могли теперь видеть каждое наше движение, слышать каждый стон. Живая антенна включилась. Но работала не на нас. До меня сразу дошла усталость Святого. Он знал. Он знал даже то, в чем самому себе, наверное, не хотел признаваться. Мы одни . Он дошел до этого без помощи профессора Рыбникова. Только определенные силы и мы. Никого больше. Совсем никого! Мы ничего не получаем из чудовищных глубин, из храма мира, напротив, это наши жалобы уходят в пространство. Сакральная вокатива Кума жестоко подтвердила это. Поты лыты мяты пады . Никаких неизвестных разумных сил, только мы и определенные силы ! Ничего больше не произойдет. Начинать надо там, где я выскочил на улицу в домашних тапочках, а не под Большой лиственницей, куда я наконец добежал. Жалкий беспомощный звук, тающий в темном небе, теперь вечно будет слышаться мне. В смутном хаосе светящихся шишечек Евсеич и Кум смотрелись как лобастые уродливые звери. Вот пришли на водопой… Решили напитаться энергией Космоса…

Девочка на краю обрыва…