Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)

– Сажал я одного…

– Нет, погоди, Роальд, я ведь многого не требую. Что может обратить на себя внимание существ, ну, скажем так, других , ни в чем не совпадающих с тобою? Если никакая часть твоего мира не может обратить на себя внимание других , что можно им послать? Кажется, Нику Друяну допёр до этого. Раз нельзя обратить внимание частью мира, значит, надо отправить весь свой мир! « Смутно вращая инфернальным умом ». Вот его нам и прислали. В Трансильванию, или в Египет, или в Китай, не знаю, где впервые нашли этот пазл. Высвобожденной энергии такого пазла, считай, целой высвобожденной Вселенной все равно противопоставить нечего. В главном Кондукатор, благодаря Нику Друяну, был прав. Любой естественный символ можно интерпретировать как угодно, но вот сплав хрусталя с необычным, присущим только ему изотопным составом всегда останется именно необычным сплавом, а галактика с ее звездами и разливами диффузной материи, даже замкнутая в такую вот коробку, останется галактикой. Такое послание неуничтожимо. Можно утопить его в море, обронить в сушильную печь, остужать на нем самогон, терять в Трансильвании и находить в Египте, все равно рано или поздно… Да, Роальд, все равно рано или поздно появятся Шарль Месье или Воронцов-Вельяминов и составят свой «Каталог галактик»…

На поясе Роальда задергался мобильник.

Он поднес трубку к уху и, ухмыльнувшись, передал мне.

Если это Лина, с необыкновенной нежностью подумал я, на этой же неделе увезу ее в Белокуриху. Хватит терзать девушку. Сумка на пыльном чердаке… Архиповна все равно не звонит… А если Инесса, то заставлю ее продемонстрировать пальчики в кислотных гольфиках…

– Кручинин! Животное сладкое!

Голос Архиповны звенел. Звездный голос, светящийся.

Я тонул в глубинах пазла. Я ловил отблески невероятно отдаленных от нас космических зорь. Меня одновременно опаляли радость и тоска, смешанные как-то уж очень неразумно. Молчание Космоса? Да ерунда все это! Придумки высоколобых! Проблема сканирования с высоким разрешением – вот что должно волновать нормального человека. Архиповна все же дозвонилась! Океанский накат, свист ветра на горном перевале, грохочущие раскаты ночных лавин, писк и лепет зарождающейся новой жизни – все звучало в ее голосе.

– Зачем ты это сделал, Кручинин?

– О чем ты? – радовался я. – Звонишь откуда?

– Из Шереметьевской таможни, ты еще не понял?

– Да как же не понять? Прямо из таможни? Ты прилетела?

Я был счастлив. Архиповна не скрывала своих чувств. Она не выдержала, она скучала обо мне, ей не терпится обнять меня, она даже в общий зал не успела выйти, звонит прямо из таможни!

– Когда ты появишься дома?

– Завтра, если меня не отвезут в тюрьму.

– Ты убила Бреда Каллермана? – счастливо догадался я.

– Послушай, Кручинин! Послушай, ненавистный зайчик! Я в Шереметьевской таможне, у меня неприятности! – В такт тревожным словам Архиповны в глубинах пазла тревожно вспыхивали и гасли нежные отсветы. – В течение получаса меня раздевали две девушки-офицеры.

– Целых полчаса? Я бы раздел быстрее.

– Кручинин, молчи! Ты специально это подстроил?

– Чтобы тебя лапали эти девушки-офицеры? Ты с ума сошла!

– А как мне объяснить им тысячу долларов в кармашке моей кофточки?

– Подумаешь, тысяча. Тысячу долларов даже не декларируют.

– Но при мне могут быть и другие деньги!

– Ты что, там не переодевалась?

Она сладко выдохнула: «Убью тебя!»

Я выдохнул: «Прилетай скорее!»

Я был в восторге. Если Архиповну посадят, я окружу ее вниманием.

Конечно, я не олигарх, но камеру оборудую для Архиповны как для олигарха.

У нас с Врачом на чердаке пыльного домика спрятана большая спортивная сумка, доверху набитая валютой. Подкуплю тюремных чиновников. Оборудую камеру всеми современными удобствами. Архиповна будет получать самые свежие научные журналы, у нее будет лучший в мире компьютер. Врач поделится с ней нашими наблюдениями над пазлом. Лучшие астрофизики и биологи мира будут приезжать в тюрьму, чтобы беседовать с Архиповной. А Бред Каллерман к ней не попадет, ни за что не попадет, уж об этом я позабочусь!

Качнулась ветка. Метнулся по стене солнечный зайчик.

Чудесный пазл. Он из другого мира. Архиповна с дерева упадет, когда узнает об этом. Возможно, он попал на Землю очень давно. Возможно, над ним плавали панцирные рыбы. Динозавр наступал на его прохладную коробку. Египтяне замуровывали ее в одной из гробниц, японский солдат гасил в желе дешевые сигареты, а дед Филипп студил самогон. А Ботаник, тот вообще поступил проще всех: пальнул по Вселенной из карабина! Вот, наверное, откуда чувство неуверенности и тревоги. Мироздание, конечно, непоколебимо, но…

Кажется, Врач подумал о том же.

По крайней мере, он вдруг приподнял пазл.

Он внимательно изучил дно, бортики, но не обнаружил никаких вмятин, никаких пробоин. Значит, пуля еще летит! Она еще там! Она там внутри преодолевает безмерные пространства!

– Послушай, Роальд, в эту штуку совсем недавно пальнули из карабина!

– Ну и что? Да и пальнули все же не в эту, а в другую.

– Ну и что? Они идентичны. Ты сам сказал. И не спрашивай, как это может быть. Подозреваю, что события в том и в другом пазлах всегда происходят одновременно. Получается… – посмотрел я на него, – Получается, что если звездных мышек пугнуть в том пазле, в этом они тоже обеспокоятся…

Роальд промолчал. Кажется, он жалел нас.

Кажется, он считал, что какая-то там пуля слишком мала, она исчезающе мала по сравнению с целой Вселенной. Правда, Нику Друяну мог придерживаться на это совсем другого взгляда. Взорвать Вселенную можно разными способами. Например, пальнуть по пазлу из карабина. Тревога, источаемая глубинными заревами, казалась мне все более острой. Вот мы ищем, вот мы любим, вот мы не звоним друг другу, упускаем и упускаем время…

…а пуля летит…

…со скоростью, превосходящей все последние изобретения .

Устраиваясь в кресле, я обратил внимание на соседа, который показался мне знакомым. Он долго глядел в иллюминатор, а когда повернулся, я вспомнил, что видел его совсем недавно, может, час назад. Он стоял в холле аэропорта и курил. На нем была плотная шелковая куртка, какие иногда можно увидеть на лесорубах или на парашютистах, но не одежда меня удивила, а выражение лица: этот человек был полностью, абсолютно невозмутим, он будто отключился, ничто в мире его не интересовало.