Амброз Бирс - Сборник фантастики. Золотой фонд

Но все это одни догадки. Единственные несомненные факты – так как на рассказы детей вполне полагаться не следует, – это обнаружение тела убитого Уикстида и окровавленного железного прута, валявшегося в крапиве. То, что прут был брошен Гриффином, показывает, что в волнении, овладевшим им в эту минуту, он забыл свой первоначальный план, если такой план и существовал действительно. Конечно, Невидимка был большой эгоист и человек бессердечный, но вид его жертвы, его первой жертвы, окровавленной и жалкой, беспомощно валявшейся у его ног, мог пробудить в нем раскаяние, в котором могли потонуть на минуту всякие, какие бы ни были у него, планы.

После убийства мистера Уикстида он, по-видимому, бежал по дороге к дюнам. Рассказывают, что двое рабочих в поле у Ферн-Боттома слышали какой-то голос. Голос этот выл и хохотал, рыдал и стонал, а временами и вскрикивал. Странный, должно быть, был голос. Он пронесся по клеверному полю и замер по направлению к дюнам.

В это время Невидимка уже знал, вероятно, как быстро воспользовался Кемп под секретом сообщенными ему сведениями. Он нашел уже все двери запертыми, бродя вокруг железнодорожных станций и заглядывая в гостиницы, наверное, прочел развешенные всюду объявления и понял, какая на него устраивалась облава. С наступлением вечера поля усеялись группами людей и огласились лаем собак. Охотники на человека получили особые инструкции, как помогать друг другу в случае встречи с врагом. Но от всех них он увернулся. Нам понятно отчасти его бешенство, которое не уменьшалось, вероятно, и тем обстоятельством, что он сам доставил сведения, так безжалостно употреблявшиеся теперь против него. В этот день, по крайней мере, он пал духом: почти целые сутки, за исключением встречи с Уикстидом, его травили. Ночью он, вероятно, поел и поспал, так как к утру оправился и опять стал самим собою, – сильным и деятельным, гневным и злобным, готовым к своей последней великой борьбе против мира.

Кемп прочел странное послание, написанное карандашом на засаленном клочке бумаги.

«Вы были удивительно энергичны и умны, – стояло в письме, – хотя что вы этим выиграете – я не могу себе представить. Вы против меня. Вы травили меня целый день и старались не дать мне отдыха ночью. Нo я ел вопреки вам, спал вопреки вам, и игра еще только начинается. Ничего не остается, кроме установления террора. Объявляю вам о его первом дне. Порт-Бордок отныне уже не под властью королевы, скажите это вашему полковнику и полиции и всем, – он под моею властью, – под властью террора! Нынешнее число – Первое число первого года новой эры – эры Невидимки. Я – Невидимка Первый. Сначала правление мое будет милостиво. В первый день будет всего одна казнь, ради примера, казнь человека, имя которому – Кемп. Сегодня его настигает смерть. Пусть запирается, пусть прячется, пусть окружит себя стражей, пусть закует себя в броню – смерть, невидимая смерть идет к нему. Пусть принимает меры предосторожности, это произведет впечатление на мой народ. Смерть двинется из почтового ящика нынче в полдень. Письмо будет положено перед самым приходом почтальона – и добрый путь. Игра начинается. Смерть идет к нему. Не помогай ему, народ мой, чтобы и тебя не постигла смерть. Сегодня Кемп умрет».

Кемп дважды перечел это письмо.

– Это не мистификация, – сказал он. – Это его голос! И он не шутит.

Он перевернул свернутый листок и увидал на стороне адреса штемпель Хинтондин и прозаическую прибавку: «Уплатить 2 пенса».

Кемп медленно встал с места, оставив завтрак неоконченным, письмо пришло в час, – и пошел в кабинет. Он позвонил экономке, велел ей тотчас обойти весь дом, осмотреть все задвижки на окнах и запереть ставни, ставни в кабинете затворил сам, вынул из запертого ящика в спальне маленький револьвер, тщательно осмотрел его и положил в карман куртки. Потом написал несколько коротких записок, между прочим полковнику Эдаю, и поручил служанке отнести их, дав ей при этом подробные инструкции о способе выйти из дома.

– Опасности нет, – сказал он и прибавил про себя: «для вас».

Окончив все это, он задумался, потом вернулся к остывающему завтраку. Он ел с перерывами, впадая в глубокое раздумье, и, наконец, ударил кулаком по столу.

– Мы поймаем его! И приманкой буду я. Он зашел слишком далеко.

Кемп поднялся в бельведер, тщательно затворяя за собой все двери.

– Это игра, – сказал он, – игра странная, но все шансы за меня, мистер Гриффин, несмотря на вашу невидимость и ваш задор, Гриффин, contra mundum, что и говорят…

Он посмотрел в окно на раскаленный косогор.

– Ведь каждый день ему надо добывать себе пищу, – ну, не завидую! А правда ли, что прошлую ночь он спал? Где-нибудь, под открытым небом, чтобы никто не мог на него споткнуться. Хорошо, чтобы начались холода и слякоть, вместо жары-то… А ведь он, может быть, следит за мной и в эту самую минуту.

Кемп подошел ближе к окну и вдруг отскочил в испуге: что-то крепко стукнуло в стену над косяком.

– Однако, нервный же я! – проговорил он про себя, но снова подошел к окну не ранее как минут через пять.

– Воробьи, должно быть, – сказал он.

Вскоре у наружной двери послышался звонок. Кемп сошел вниз, отодвинул болты, отпер дверь, осмотрел цепь, поднял ее и, не показываясь, тихонько отворил. Его приветствовал знакомый голос. Это был Эдай.

– На вашу горничную напали, Кемп, – сказал он сквозь дверь.

– Что вы! – воскликнул Кемп.

– Отняли у нее вашу записку… Он где-нибудь близко. Впустите меня.

Кемп снял цепь, и Эдай протиснулся кое-как в узенькую щелку и стоял теперь в передней, с большим облегчением глядя, как Кемп снова запирал дверь.

– Записку вырвали у нее из рук. Страшно ее напугали… Теперь она в участке: истерика. Он тут где-нибудь… Что вы писали мне?

Кемп выругался.

– И я-то дурак, – сказал он, – мог бы догадаться: отсюда до Хинтондина меньше часа ходьбы. Поспеть!

– В чем же дело? – спросил Эдай.

– Вот посмотрите!

Кемп повел Эдая в кабинет и показал письмо Невидимки. Эдай прочел его и тихонько свистнул.

– А вы что же?

– Предложил ловушку, как идиот, – сказал Кемп, – и предложение послал с горничной. Прямо ему.

– Он удерет, – сказал Эдай, выждав, пока Кемп отвел душу крепкими ругательствами.

– Ну, нет, – сказал Кемп.

Сверху донесся оглушительный грохот разбитого стекла. Полковник приметил серебряный блеск маленького револьвера, торчавшего из кармана Кемпа.

– Это окно наверху, – сказал Кемп и первый стал подниматься по лестнице.

При входе в кабинет они увидели два разбитых окна, пол, заваленный осколками, большой булыжник на письменном столе и остановились на пороге, глядя на все это разрушение. Кемп опять выругался, и в эту минуту третье окно лопнуло с залпом пистолетного выстрела, с минуту повисело в звездообразных трещинах и трепещущими, зазубренными треугольниками грохнулось на пол.