Амброз Бирс - Сборник фантастики. Золотой фонд

– Мы уже думали об этом. Здесь нет таких лиан, которые могли бы нас выдержать.

– Тогда пошлите за веревками, масса Мэлоун.

– Кого же я могу послать за ними и куда?

– Пошлите в индейскую деревню, сэр. Много веревок из шкур в индейской деревне. Там внизу сидит индеец, пошлите его.

– Кто он?

– Это один из наших индейцев. Другие индейцы побили его и отобрали его деньги. Он вернулся к нам. Теперь он готов забрать письмо, принести веревки – что хотите.

Забрать письмо! А почему бы и нет? Возможно, ему даже удастся привести с собой помощь; но в любом случае индеец мог бы сделать так, чтобы жизни наши были потрачены не зря и чтобы известия о том, что нам удалось узнать для науки, достигли наших друзей на родине. У меня уже было два оконченных письма. Мне оставалось написать третье, которое охватит самые последние события, вплоть до сегодняшнего дня. Индеец сможет передать его в цивилизованный мир. Поэтому я отдал Замбо распоряжение опять прийти сюда вечером и провел остаток этого несчастливого и одинокого для меня дня за описанием моих ночных приключений. Я также написал записку, которую индеец должен передать любому белому торговцу или капитану парохода, какого ему только удастся найти; в этой записке я умолял проверить, какие веревки нам передадут, поскольку от этого зависит наша жизнь. Все эти бумаги я перебросил вечером Замбо, вместе с моим кошельком, в котором лежали три английских соверена. Их нужно было отдать индейцу и пообещать вдвое больше, если он вернется с веревками.

Так что теперь, мой дорогой Мак-Ардл, вы поймете, каким именно образом к вам попадают мои послания, а также узнаете правду о нас, на случай если вы больше никогда не получите весточку от своего несчастного корреспондента. Сегодня вечером я слишком устал и слишком опустошен, чтобы строить какие-то планы. Завтра мне предстоит обдумать, каким образом я мог бы, не теряя возможности пользоваться защитой нашего лагеря, вести поиск следов моих пропавших друзей.

Когда солнце стало клониться к закату, знаменуя наступление унылой для меня ночи, на обширной равнине далеко внизу я увидел одинокую фигуру индейца; я долго следил за ним, – единственной призрачной надеждой на избавление, – пока он наконец не скрылся в розоватой от лучей заходящего солнца туманной дымке, которая отделяла меня от далекой спасительной реки.

Было уже совсем темно, когда я вернулся в наш разоренный лагерь. Последнее, что я увидел, уходя, были красные отблески костра Замбо – одинокий огонек света во всем бескрайнем мире. Этот огонек согревал мою сумрачную душу, подтверждая, что я здесь все-таки не один. Но, благодаря моим действиям после того как на меня обрушился этот разительный удар, я все же чувствовал теперь определенное облегчение: приятно было сознавать, что мир узнáет о том, что нам удалось сделать, и таким образом наши имена не исчезнут бесследно вместе с нашими телами, а будут ассоциироваться у потомков с открытиями, которые нам удалось совершить.

Спать в лагере, отмеченном злым роком, было страшно; но заснуть в джунглях все-таки было еще страшнее. Выбирать не приходилось. С одной стороны, благоразумие подсказывало мне, что я должен бодрствовать и оставаться начеку, а с другой стороны, мой изможденный организм говорил, что делать этого не нужно. Я вскарабкался на нижний сук большого дерева гинкго, но на его закругленной поверхности невозможно было устроиться безопасно: я, безусловно, свалился бы вниз и свернул себе шею, едва задремав. Поэтому я снова спустился и стал думать, что же предпринять. В конце концов я закрыл ворота, разжег три отдельных костра, расположив их треугольником, плотно поужинал и провалился в крепкий сон, пробуждение от которого было весьма странным и чрезвычайно приятным.

Лишь только забрезжило утро, как мне на плечо легла чья-то рука; я вздрогнул, нервы мои мгновенно напряглись, а сам я потянулся за ружьем. Но тут же у меня вырвался крик радости, поскольку в утренних лучах солнца я увидел присевшего рядом со мной лорда Джона Рокстона.

Это, конечно, был он – и в то же время уже не он. Когда я в последний раз видел его, это был спокойный, исполненный чувства собственного достоинства, опрятно одетый человек. Сейчас лорд Джон поражал бледностью, взгляд его блуждал; Джон Рокстон тяжело дышал, словно бежал долго и быстро. Его суровое лицо было поцарапано и испачкано кровью, одежда превратилась лохмотья, шляпы на голове не было. Я изумленно глядел на него, но он не дал мне о чем-либо спросить, а тут же принялся хватать наше имущество.

– Быстрее, юноша! Быстрее! – крикнул Джон Рокстон. – Дорога каждая минута. Берите ружья, оба. Я беру два других. Хватайте все патроны, какие только сможете унести. Набивайте ими свои карманы. Теперь – немного еды. Полдюжины банок будет достаточно. Отлично! Времени на разговоры или размышления у нас нет. Вперед, или мы все погибнем!

Спросонья, еще не совсем понимая, что все это может означать, я бешено мчался за ним по лесу, с ружьями под мышками и полными руками всяких припасов. Лорд Джон несся впереди, оббегая самые густые заросли низкорослого подлеска, пока не достиг плотной стены кустарника. Не обращая внимания на колючки, Джон Рокстон ринулся прямо в середину, увлекая меня за собой.

– Вот! – задыхаясь, произнес он. – Думаю, здесь мы в безопасности. Они, несомненно, сразу же отправятся в лагерь. Это первое, что придет им в голову. Но такой поворот событий должен их озадачить.

– Что все это значит? – спросил я, когда немного отдышался. – Где оба наши профессора? И кто за нами гонится?

– Люди-обезьяны! – воскликнул лорд Джон. – Бог мой, что за зверье! Не стоит повышать голос, потому что у них отличный слух – и острый глаз, но обоняние, насколько я могу судить, слабое, так что, думаю, они нас здесь не учуют. Где вы были, юноша? Вы так счастливо отделались от встречи с ними.

В нескольких фразах я шепотом рассказал о своих приключениях.

– Плохо дело, – сказал он, когда услышал о динозавре и о яме-западне. – Да, курортом это местечко не назовешь, верно? Но я даже не догадывался об их способностях, пока эти дьяволы не захватили нас. Однажды я попал в плен к папуасам-людоедам, но те были просто само благородство по сравнению с этой сворой.

– Как все произошло? – спросил я.

– Это случилось рано утром. Наши просвещенные друзья едва проснулись и не успели даже начать спор. Внезапно на нас посыпались обезьяны. Они падали сверху, как яблоки с дерева. Думаю, что они собирались наверху под покровом темноты, пока это громадное дерево у нас над головами буквально переполнилось ими. Я попал одной из обезьян в живот, но прежде чем мы успели понять, что происходит, они уже повалили всех нас на спину. Я назвал их обезьянами, но в руках у них были палки и камни, они что-то щебетали друг другу, а затем связали нам руки лианами. Так что в этом смысле они стоят выше всех животных, каких мне приходилось встречать в моих странствиях. Люди-обезьяны – это были именно они, «отсутствующее звено», как сказали наши профессора; и лично я предпочел бы, чтобы эти существа продолжали отсутствовать и дальше. Они унесли своего раненого товарища, из которого кровь хлестала, как из недорезанной свиньи, а потом уселись вокруг нас, и на их физиономиях я прочитал наш смертный приговор. Это крупные ребята, ростом с человека, но сильнее. У них пытливые прозрачные серые глаза под рыжими кустистыми бровями. Обезьяны все сидели и пялились на нас. Челленджер – не робкого десятка, но и он был напуган. Он умудрился вскочить на ноги и завопил на них, чтобы они не тянули и покончили с нами. Думаю, что от неожиданности у профессора слегка помутилось в голове, потому что он принялся яростно проклинать их, словно одержимый. Пожалуй, даже своих любимых газетчиков он не стал бы оскорблять так грубо.