Андрей Столяров - Мы, народ… (сборник)

В общем, что делать, понятно. К Гудрун и Андреасу присоединяются Торвальд Пролл, студент факультета искусств, и Хорст Зонляйн, давний приятель Баадера. Четверка едет во Франкфурт, который Энсслин презрительно именует «центром капиталистической эксплуатации». В качестве целей назначаются два крупных универмага: громадный склад-магазин «Каухоф» и магазин модной женской одежды «Шнейдер». Одну из самодельных зажигательных бомб Энсслин, прикинувшаяся посетительницей, прячет в кипах костюмов на стеллаже, а другую Баадер, также незаметно для продавцов, засовывает в большой деревянный шкаф. Таймер из батареек и маленького будильника установлен на полночь, это обсуждается предварительно: ни персонал магазинов, ни посетители не должны пострадать. Баадер, правда, легкомысленно заявляет, что чем больше жертв, тем выше внимание прессы. Мы же хотим, чтобы о нашем протесте услышали миллионы людей. И Андреас знает, о чем говорит. Недавно грандиозный пожар вспыхнул в крупнейшем Брюссельском универмаге, погибло около трехсот человек, новость вышла на первые страницы европейских газет. Однако Баадера никто не поддерживает. Более того, его замечание встречает резкий отпор. Нет, мы воюем не против людей, а против вещей!

Ровно в полночь Гудрун звонит в «Немецкое агентство печати» и сообщает, что поджог двух универмагов – это возмездие, целенаправленный политический акт. Мы выступаем против лицемерного буржуазного общества! Мы выступаем против грязной вьетнамской войны!..

Сами начинающие террористы уже сидят в это время в молодежном клубе «Вольтер» и, когда начинается шум, выходят вместе со всеми, изображая случайных зевак. Они видят пламя и дым, вырывающиеся из-под крыши, наблюдают паническое скопление полицейских машин, слышат истеричные завывания пожарных сирен. Для них это грандиозный спектакль, они преисполнены гордости, что такое шикарное представление – дело их рук. Вероятно, у них начинается эйфория. Они не понимают еще, что такое настоящая революционная конспирация. Они еще не догадываются, что путь, на который они ступили, это канат, протянутый на головокружительной высоте. Один неверный шаг – и разбиваешься насмерть. Гудрун Энсслин, захмелевшая не столько от пива, сколько от радости, которую рождает успех, намекает одной из подруг, кто в действительности организовал этот веселый спектакль. Никаких имен она, естественно, не называет, но и нескольких неосторожных слов оказывается достаточно. Приятель подруги – тайный осведомитель полиции, информация достигает соответствующего отдела буквально через пару часов. Уже утром следующего дня все четверо арестованы, а в квартире, где они ночевали, и в «фольксвагене», на котором приехали, найдено такое количество очевидных улик, что отпираться бессмысленно.

Грохочут засовы камер, топают тяжелые башмаки, падает занавес, меркнет в зрительном зале свет. Веселое представление завершилось, теперь его постановщикам требуется заплатить по счетам. Правда, платить им, кроме своей жизни, нечем. Они банкроты. Теперь их удел – тоскливая тюремная тишина. Борьба закончилась, фактически еще не начавшись. В первой же схватке с Системой они потерпели сокрушительное поражение.

И тут происходит удивительная метаморфоза. То, что, на первый взгляд, выглядит как поражение, внезапно превращается в блистательную победу. История любит различные хронологические сюрпризы. Практически в тот же день, когда запылали универмаги во Франкфурте, на другом конце света, в Мемфисе, США, был убит лидер движения чернокожих американцев, доктор теологии Мартин Лютер Кинг. 3 апреля, выступая на митинге, доктор Кинг произносит знаменательные слова: «Я не знаю, что случится сейчас. Впереди у нас тяжелые дни. Но это не имеет значения. Потому что я побывал на вершине горы… Я посмотрел вперед и увидел Землю обетованную. Может быть, я и не буду там с вами, но я хочу, чтобы вы знали сейчас – все мы, весь народ эту Землю увидит. И я так счастлив сегодня! Я ни о чем не волнуюсь! И я не боюсь ничего»… А 4 апреля в 18 часов гремит выстрел снайпера (по официальной версии – одиночки), через пятьдесят пять минут доктор Кинг мертв… Черная буря прокатывается по Америке. Пылают подожженные здания в Вашингтоне, Балтиморе, Луисвилле, Чикаго – более чем в тридцати городах. Бушующая толпа находится всего в двух кварталах от Белого дома, на лужайках вокруг него размещаются и возводят укрепления пулеметчики. А еще через несколько дней, уже в Берлине, совершено покушение на Руди Дучке…

Все меняется буквально в считаные секунды. Из хулиганов – а именно так «франкфуртскую четверку» первоначально пытаются именовать – они превращаются во вдохновенных героев, которые в самом сердце Европы подняли знамя революционной борьбы. Значит, еще не все потеряно. Значит, есть еще люди, готовые жертвовать собой ради других. На одном континенте свеча погасла, но на другом она загорается – и светит всем. Сами «франкфуртцы» это быстро осознают. В первом же выступлении на суде Андреас Баадер заявляет: «Мы зажгли факел в честь Вьетнама, в знак протеста против равнодушного согласия общества потребления с массовыми убийствами мирного населения в этой стране». О том же говорит Гудрун Энсслин: «Мы поняли, что без реальных действий слова бесполезны. И мы решили к этим действиям приступить»… Их заявления перепечатывают все газеты. Час пробил, таинственные звездные знаки сошлись. Молодежное сопротивление получает своих кумиров. Выражая общее мнение, Фриц Тойфель (тот, который позже создаст подпольное «Движение 2 июня») провозглашает на пресс-конференции в «Союзе немецких студентов»: «Лучше поджечь супермаркет, чем управлять супермаркетом!» А один из адвокатов, указывая на подсудимых, объясняет суду: «Если их отправят в тюрьму, значит, тюрьма – это единственное место для приличных людей».

Они становятся не просто героями. Они становятся суперзвездами, непрерывным источником ярких медиановостей. Суд находится в центре внимания всей Германии, и «четверка», интуитивно или осознанно, делает все, чтобы этот интерес поддержать. Они сидят на скамье, развалясь, точно в театре, они курят сигары и перебивают судей внезапными репликами, они то и дело вскакивают и кричат: «Свиньи!.. Фашисты!.. Вы не имеет права нас судить!» Они превращают судебное действие в фарс. Когда судья впервые вызывает Андреаса Баадера, вместо него поднимается Торвальд Пролл и судья, не замечая подмены, допрашивает его до тех пор, пока государственный обвинитель не указывает на ошибку. За это Баадера и Пролла удаляют из зала суда, но вместе с ними в знак солидарности уходит и Хорст Зонляйн. А когда тот же судья за вызывающее поведением приговаривает их всех дополнительно к трем дням ареста, Зонляйн во весь голос кричит: «Да чего там! Давай сразу четыре!» Процесс над «франкфуртскими поджигателями» открытый, зал полон сочувствующих, сюда стекается студенческая молодежь. Их защищают известные немецкие адвокаты – Отто Шили, который в 1998 году сам станет министром внутренних дел, Хорст Малер, весьма состоятельный и авторитетный юрист, преподаватель Гудрун – профессор Хайниц. Тем не менее всех четверых приговаривают к трем годам заключения. Суд есть суд, и поджог, чем бы ни мотивировали его, есть поджог. Однако общественное негодование оказывается настолько сильным, что уже к лету вся «франкфуртская четверка» выпущена под подписку. Важную роль тут играет и апелляция, поданная их адвокатами в Федеральный Конституционный суд. Условия же временного освобождения таковы: обвиняемые обязуются не покидать пределов Германии, более того – сразу же вернуться в тюрьму, если апелляция будет отклонена.