Вадим Охотников - Дороги вглубь

— Разве Трубнин не говорил вам об этом? — удивился конструктор и, не дожидаясь ответа, тут же добавил: — У меня еще есть небольшая поэма о северном сиянии. Хорошо, если бы вы прочли ее.

— Прочту. Обязательно прочту… — ответил Крымов. — Но только я хочу предупредить вас: в стихах разбираюсь посредственно. Честно скажу: ничего не понимаю!

— Да вы смеетесь надо мной, что ли! — недоверчиво проговорил Катушкин. Ваша скромность переходит всякие границы.

Крымов готов был уже не на шутку рассердиться, но, увидев обиженное лицо инженера, вовремя остановился. Не зная, что делать, Олег Николаевич принялся вновь просматривать стихотворение о бананах, зреющих под лучами тропического солнца.

— Да, — наконец произнес он, стараясь придать своему голосу как можно более авторитетный тон. — Призвание, то есть, простите, дарование, у вас, по-видимому, есть, но работать над собой придется еще очень много… очень много.

В это время по опустевшему залу пронесся звонкий голос, кто-то звал Трубнина по имени и отчеству. Крымов вспомнил, что уже слышал этот голос, когда вечером шел со станции. Он принадлежал женщине, с которой прощался Трубнин.

Олег Николаевич повернул голову и увидел быстро идущую по залу высокую девушку, одетую в пестрое платье. Умное и энергичное лицо ее было чем-то обеспокоено. Она еще раз позвала Трубнина и, убедившись, что его нет в конструкторском зале, направилась к дверям, ведущим в кабинет начальника.

— Кто это? — тихо спросил Крымов, провожая девушку взглядом.

— Зоя Владимировна Семенова. Геолог… Очень милая девушка. Она является консультантом по геологическим вопросам в нашем институте, — хмуро проговорил Катушкин. — В поэзии также разбирается неплохо, — добавил он уже более веселым тоном.

— Вы, кажется, не на шутку увлекаетесь поэзией… — заметил Крымов, приводя в порядок свой стол.

— Я тут не один! — обрадовался конструктор. — У нас в институте есть еще несколько человек: товарищ Петряк, счетовод производственного отдела, слесарь Томилин, очень одаренный юноша, Галуновский, работник отдела технического контроля, и еще ряд товарищей. Имеются прозаики. В работе нашего литературного кружка много недостатков, нет опытного руководителя! Но люди — определенно талантливые! Вы убедитесь в этом сами. Кстати… Не устроить ли в нашем клубе вечер поэзии? Мы бы все выступили… Как вы думаете? Мы часто устраиваем такие вечера. Обычно на них приходит много народу, большинство принимает активное участие в обсуждениях… Может быть, вы тоже выступите?

— Отчего же не устроить. Конечно, устраивайте! Я тоже приду на вечер послушать местных поэтов, — ответил Крымов, — приму участие в обсуждении их стихов…

Этот ответ произвел на Катушкина магическое действие. Лицо инженера просияло. Он схватил Крымова за руку и начал ее трясти, радостно улыбаясь.

— Вот замечательно, Олег Николаевич! Чудесно! В таком случае я пойду немедленно. Необходимо застать на месте секретаря комсомольской организации и договориться насчет вечера. Всего доброго, Олег Николаевич!..

С этими словами Катушкин помчался к выходу. Крымов проводил его недоумевающим взглядом.

В кабинет секретаря комсомольской организации Катушкин вошел с торжественным видом.

— Здравствуйте, товарищ Ермолов! — проговорил он, переступая порог.

— Приветствую вас, Валентин Дмитриевич, — ответил смуглый юноша, поднимаясь и протягивая руку. — Вот хорошо, что зашли!

— Как же я мог не зайти, когда творятся такие чудеса? — конструктор потряс в воздухе журналами.

— Что такое? Садитесь.

— Не знаю, как с прозаиками, а с поэтами работу в нашем литературном кружке можно будет наладить неплохо…

— Давно пора.

— Есть все основания для этого! Представьте себе: к нам на работу прибыл новый инженер, Олег Николаевич Крымов… — с этими словами Катушкин протянул Ермолову пачку журналов.

— Конечно, Крымов поэт не первой и не второй величины, — продолжал конструктор, — однако не нам чета: уже довольно известный! Вот я принес несколько номеров «За доблестный труд», в которых помещены его стихотворения. Олег Крымов!

Ермолов откинулся на спинку кресла и принялся внимательно рассматривать Катушкина.

— Подождите, — сказал он через некоторое время. — Вы думаете, что прибывший к нам инженер Крымов — поэт Крымов?

— Да! Представьте себе, Сергей Иванович, такой невероятный случай… Вызывает меня Трубнин. Знакомит с только что прибывшим. Еще ничего не сказал мне, я сам, понимаете, почувствовал. Очень мало он походит на обычных инженеров, сразу заметно по внешнему виду, что это человек искусства… Вы знаете? Я даже почти не удивился, когда Трубнин мне заявил: «Будете работать вместе с товарищем Крымовым. Это ваш единомышленник — тоже поэт». Как, спрашиваю, — поэт Крымов! Олег Крымов? «Совершенно верно, — отвечает. — Вы угадали: Олег Николаевич Крымов».

— Очень интересно, — посмотрев на разгоряченного и взволнованного Катушкина, промолвил Ермолов. — Что нового он рассказывает?

— Человек необычайной скромности! Заявляет мне, что в поэзии разбирается плохо, как-то стесняется… Одним словом, ведет себя так, как и полагается в этом случае. Правда, он дал согласие принять участие в нашем ближайшем литературном вечере…

— Ну что ж, — обрадовался Ермолов, — дело очень хорошее. Организацию вечера я поручу вам и товарищу Петряку. Договоритесь с Крымовым как следует, составьте план, и мы его быстренько обсудим.

— Только… — забеспокоился Катушкин, — договариваться с Крымовым буду я сам. Повторяю, человек он необычайно скромный, к нему нужен особый подход… Вот тут, в журнале, я закладочками отметил наиболее выдающиеся произведения.

— Хорошо. Я посмотрю.

— Так я побегу разыскивать Петряка…

— Подождите минуточку, — Ермолов встал из-за стола, подошел вплотную к Катушкину и взял его за руку. — Мне нужно поговорить с вами по одному вопросу. Валентин Дмитриевич, — начал он тихо, — все это хорошо. Я понимаю вас. Не каждому дано так любить поэзию, как любите вы. Не всякий из нас может слагать стихи. Вы знаете, что комсомольская организация помогает вам чем может… Но скажите мне откровенно, что нужно сделать, чтобы как следует помочь вам в работе?

Наступило молчание.

— В работе ведь тоже нужно горение, — продолжал Ермолов. — Нужна страсть! Вы согласны со мной?

Катушкин поднял глаза на говорившего.

— Конечно… — ответил он чуть слышно.

— Что-то неладное произошло у вас в жизни. Мы все это прекрасно понимаем. Вам не следовало учиться на инженера. У вас нет к технике глубокого, настоящего призвания. И теперь вам тяжело. Вас тянет заниматься литературой. Где же выход? Насколько мне известно, вам двадцать четыре года. Может быть, еще не поздно… вы понимаете меня?