Майкл Муркок - Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики

— Джон, я боюсь этой… адской машины, вечно болтающейся неподалеку в ожидании твоих распоряжений.

— Почему же, Моника? Эта адская машина, как ты ее называешь, — именно то, благодаря чему стали возможны свободные выборы, да и сейчас только она сдерживает остатки отрядов Косло.

— Джон… — Она коснулась его пальцев. — С этой… штуковиной, которая всегда у тебя под рукой, ты можешь контролировать все и вся на Земле. Против тебя не выстоять никакой оппозиции!

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Не дело кому бы то ни было иметь такую власть, Джон. Даже тебе. Ни одного человека не следует подвергать такому испытанию!

Его лицо стало каменным:

— Я злоупотребил властью?

— Пока нет. Потому-то и…

— Ты считаешь, что собираюсь?

— Ты — человек с положенными человеку слабостями.

— Я предлагаю только то, что во благо населению Земли, — сказал он резко. — Ты хочешь, чтобы я по своей воле вышвырнул единственное оружие, которое способно защитить нашу дорого доставшуюся свободу?

— Но Джон, кто ты такой, чтобы единолично судить, что во благо населению Земли?

— Я — Председатель Республики…

— Но еще и человек. Остановись — пока ты еще человек!

Он изучал ее лицо:

— Тебе не по нутру мой успех? Чего ты от меня хочешь? Отставки?

— Хочу, чтобы ты отослал машину обратно, откуда бы она ни взялась.

Он коротко хохотнул:

— Ты с ума сошла? Я еще и не начинал извлекать технологические секреты, заложенные в корабле Ри.

— Не готовы мы к этим секретам, Джон. Человечество не готово. Корабль уже изменял тебя. Все, что он может сделать в конечном итоге, это убить в тебе человека.

— Чепуха. Я полностью его контролирую. Он как бы продолжение моего сознания…

— Джон, ну пожалуйста. Пусть не ради меня или тебя самого — из-за Дианы.

— А ребенок-то здесь при чем?

— Она — твоя дочь. И видит тебя едва ли раз в неделю.

— Такова цена, которую ей приходится платить за то, чтобы быть наследницей величайшего из людей… я к тому, что… черт возьми, Моника, в конце концов с моими обязанностями мне не до соблюдения мещанских приличий.

— Джон… — Ее голос превратился в болезненно громкий шепот. — Отошли его.

— Нет. Я его не отошлю. Ее лицо побелело.

— Что ж, Джон. Как хочешь.

— Именно. Как хочу.

Она вышла, а Мэллори еще долго стоял у высокого окна, не сводя глаз с крошечного корабля, в молчаливой готовности парящего в воздушной голубизне на расстоянии пятидесяти футов…

— Разум Ри, — послал он вызов. — Прозондировать квартиру этой женщины, Моники. У меня есть основания подозревать, что она замыслила государственную измену.

Mervyn Peake

BOY IN DARKNESS

На сегодня торжества закончились. Мальчик чувствовал себя как выжатый лимон. Колесами бесчувственной колесницы ритуал проехал по естественному течению дня и весь его сломал и скомкал.

Хотя Мальчик и был владыкой всех этих гор и долин, пока что у него не оставалось другого выбора, как следовать советам и наставлениям своих сановников. Они водили его по запутанным лабиринтам этого непонятного дома. По их, а не по его воле проводились и все эти странные торжества, изначальное значение которых было давно забыто.

Традиционные подарки ко Дню Рождения были преподнесены Мальчику на столь же традиционном золотом подносе Главным Церемониймейстером. Бесконечной чередой, по колено в воде шествовали перед ним жрецы разных рангов. А он час за часом неподвижно сидел на берегу озера, укрытого, как пологом, тучами комаров и мошек. Все это могло бы стать серьезным испытанием и для взрослого мужчины, для ребенка же это был ад.

Сегодняшний день, День Рождения Мальчика, был вторым из двух самых тяжелых дней в году. Накануне он долго карабкался по крутым склонам горы, чтобы Добраться до священной рощи, где ему предстояло посадить четырнадцатый ясень, ибо сегодня ему исполнялось четырнадцать лет. И это была далеко не простая формальность, так как ему пришлось работать совсем одному, одетому лишь в длинный серый плащ и шляпу, больше похожую на шутовской колпак. Спуск вниз оказался еще труднее — он постоянно спотыкался и падал, разбив себе все колени и исцарапав руки, так что к тому времени, когда он остался наконец один в своей маленькой комнате с окнами, выходящими на вымощенную красным камнем площадь, его разбирала какая-то первобытная злоба.

Но сейчас, вечером второго дня, Дня его Рождения (заполненного столь несметным количеством идиотских церемоний, что все в нем трепетало: мозг — от нахлынувших на него нелепых образов, а тело — от усталости), он просто лежал на кровати, закрыв глаза.

Но отдохнуть как следует ему не удалось. А разбудил его и заставил открыть один глаз какой-то посторонний звук, как если бы мотылек бился об оконное стекло. Однако за окном ничего не оказалось, и он совсем было уже опять закрыл глаза, когда его внимание привлекло знакомое пятно плесени на потолке, напоминающее очертаниями остров.

Он рассматривал этот остров с его фиордами и заливами, его бухтами и длинным перешейком, соединяющим северную и южную его половины, несчетное количество раз. Он помнил наизусть контуры полуострова, заканчивающегося цепочкой крошечных островков, похожих на бесцветные бусинки. Он знал все его реки и озера, не раз ставил на якоря свои воображаемые корабли в его безопасных гаванях или, наоборот, уводил их в открытое море во время отливов, обнажавших ужасные рифы, прокладывал курс к новым землям.

Но сегодня он был не в том настроении, чтобы играть в детские игры, и единственное, что занимало его, была муха, медленно ползущая поперек острова. «Ты смотри, какой бесстрашный исследователь», — пробормотал Мальчик себе под нос, и в тот же момент перед его глазами возникли ненавистная гора, и четырнадцать глупейших ясеней, и все эти дурацкие подарки, преподнесенные ему на золотом подносе (затем только, чтобы через двенадцать часов вновь оказаться в сокровищницах дворца), и сотни знакомых лиц, каждое из которых напоминало ему о какой-нибудь обязанности — обязанности, которую необходимо было исполнить в соответствии с ритуалом, так что он забил руками по постели, крича: «Нет! Нет! Нет!», и плакал до тех пор, пока муха не пересекла весь остров с востока на запад. Потом она поползла вдоль береговой линии, не испытывая, по-видимому, никакого желания пускаться в опасное плавание по морю-потолку.

Хотя только крохотная часть его сознания была занята наблюдением за мухой, но Мальчик вдруг понял, что видит себя этим насекомым, что исследование становится для него чем-то большим, чем просто слово, чем-то неотделимым от опасностей и одиночества. И тут его полностью захватила мысль о восстании — восстании не против какой-то конкретной личности, а против мертвого круга символов.