Александр Шепиловский - Феномен

Из энергоцентра сделали тревожный запрос: куда уходит такое огромное количество энергии? Они вынуждены будут скоро отключить подземную макаронную фабрику. Тарас объяснил причину расхода энергии и вдруг опомнился:

— Кажется, мы перевыполнили и перестарались!

Раздался дружный хохот. А я получил удовольствие, будто просмотрел хорошую развлекательную программу.

Слов нет, заманчиво получать из воды и земли практически все, что угодно. И я думал, что Владимир с Добрыней увлекутся этим и уйдут в сторону от своей главной задачи. Однако они отдали флуктонную пушку в институт физики планкеона.

— Хорошая игрушка, — сказал Добрыня, — но не по нашей части.

— Совсем не по нашей, — согласился Владимир. — Развлеклись маленько, отдохнули, а теперь беремся за ум, Добрынюшка.

Они взялись за ум, и были в полном согласии — редкое явление. По их мнению, приближался день спасения Потапова и Попова.

Юлия спросила меня, знал ли я раньше о существовании флуктонной пушки? Я рассказал о появлении в камере бриллианта и о том, как мы с Владимиром были детективами и нашли Хавренка.

— И ты все это время молчал! — обиделась Юлия. — Я же просила ничего не скрывать от меня.

— Юля, но ведь это несущественно.

— Но почему опять тайно?

— Владимир просил не говорить. Но если бы он задумал втихомолку провести эксперимент, я бы обязательно тебе рассказал.

— Не оправдывайся. Я понимаю, мужская солидарность, никому ничего не угрожало, но мне обидно. Ты в последнее время был сонным и вялым, а настоящую причину не сказал, изворачивался, тайна была от меня.

— Ну, если уж на то пошло, Юля, то я тебе вообще ничего не обещал и твердого слова не давал. Так?

— Понимаю, — Юлия приблизилась вплотную и, ласково сказав: «Дуралейчик ты мой», неожиданно обвила мою шею руками и поцеловала в губы. Я задохнулся от счастья. В шальной обалделой голове металась только одна мысль: «Любит!». Юлия ловко выскользнула из моих рук — не помню, когда успел обнять ее — и легонько оттолкнула. Я в порыве кинулся к ней, но она выставила вперед ладонь, сказала «до свидания» и ушла.

На занятия Юлия явилась с таким видом, будто между нами ничего не произошло. Я думал, она хоть немного будет смущена и поведет себя как-то по другому, что мы станем ближе друг другу. Она и повела себя не так, как обычно, но только в худшую сторону. Смотрела на меня безразлично, говорила без выражения, казенным языком, но грамотно и толково. Отзанимавшись, она сухо сказала «до свидания» и ушла. И так каждый день. Если раньше мы, бывало, делали перерывы, отдыхали, дурачились, что всегда исходило от Юлии, то теперь не было никакого баловства и никаких шуток — одна деловитость и серьезность. Если я случайно касался плеча девушки, ее руки или ноги, то она мгновенно отстранялась. Она была корректна и вежлива, но очень холодна. Зачем же она меня поцеловала? Думал и о капризе, и о тайнах женской души, в чем я абсолютнейший — профан, и не мог ничего понять. Поведение девушки было неестественным, несерьезным, она была похожа на ребенка, который надулся на обидчика. Я чувствовал, что Юлии самой несладко от такого времяпровождения, ей самой эта игра надоела. И однажды я не выдержал:

— Юля, я так больше не могу! За что такое наказание?

— Понимай, как знаешь, Саша.

— Я так и понимаю — наказание. Но за что и когда оно кончится?

— Никогда!

— Так не бывает!

— Бывает, Саша, и хуже.

И продолжались в том же духе. А в лаборатории Юлия меня вообще не замечала. Это было невыносимо!

— Что с тобой, Шурик? — спросил Владимир. — Ты уже всю неделю не в настроении. Рассказывай, или я тоже буду не в настроении, ошибок понаделаю. Давай!

Владимир — мне друг, я никогда ничего не утаивал от него, но было почему-то стыдно говорить о своих чувствах к Юлии.

— Если ты мне друг, то скажи, — настаивал Владимир.

— Хорошо. Я расстроен из-за Юлии. Мы не то, чтобы поссорились, но как-то у нас все не по-человечески. Мы с ней вроде бы и разговариваем, а вообще-то не разговариваем.

Владимир сразу успокоился:

— Тогда все в порядке. Разговоритесь, никуда не денетесь — все наладится. Если ты влюбился, Шурик, то я это событие приветствую и поздравляю тебя! Юлька — простая славная девчонка. Она замечательная. Но в ваши отношения меня не вмешивай, это ваше личное дело. Ссорьтесь, миритесь, сами разбирайтесь — все равно поженитесь. Хм, разговаривают — не разговаривают.

— Володя, а почему ты сам не женишься?

— Что? Какое еще … Ах да, понял. Но ты же, Санек, знаешь, что я ненормальный. А кто же за такого пойдет. Разве могу я быть хорошим мужем, если дома почти не бываю. Женитьба — это проблема посложнее всех наших проблем вместе взятых.

— Век холостяком будешь?

— Не хочу я холостым быть и не буду. Но пока нет времени заниматься этой сложнейшей проблемой. Ведь прежде чем жениться, нужно познакомиться, потом ухаживать, влюбиться, Шурик, надо, встречаться. На это уйма времени уйдет. А где его взять? Ладно, хоть серенады под окном петь не надо.

— Между прочим, я до сих пор не знаю, сколько тебе лет?

— Тридцать четыре годика баламуту. Кое-кто в таком возрасте заводит семью, а я считаю, что рано. Мой отец, например, женился в шестьдесят восемь — и ничего, отличный папа получился, без ремня воспитал нас, четверых. Сейчас ему сто шесть годков, а он в хоккей до сих пор играет — это я одобряю. Но зачем, скажи, он волосы красит? Ну, мама — ладно, она женщина, а он-то?

Хоть и нелестно Владимир отозвался об отце, но видно было, что он уважает его.

— Стало быть, вы живете дольше, чем в двадцатом веке?

— Ненамного. По статистике средняя продолжительность жизни — всего сто пятьдесят лет. Ну, кто и до двухсот дотянет, а кто и в сто тридцать от старости зачахнет, от болезней же у нас не умирают. Главное, что б жизнь активной была. У нас, бывает, и стасемидесятилетние рожают здоровых детей — это тоже активность. И ты больше проживешь, потому что организм твой обновили, всякие гормоны, ферменты ввели.

Ого, значит долголетие мне обеспечено! И никакие болезни не страшны!

Я спросил, сколько лет Юле? Владимир не знал, заметив, что девушек об этом спрашивать не принято, и что разница в десять-пятнадцать лет в ту или другую сторону никакой роли не играет. Супругам Марковым, оказывается, обоим за пятьдесят, у них трое детей, а я их всегда за молодоженов принимал. И, вообще, людей от тридцати до семидесяти лет трудно по возрасту отличить. А до тридцати — это совсем еще мальчишки и девчонки. Столетние же выглядят как наши сорокалетние.

На следующий день после этого разговора Тарас пригласил меня на свой день рождения — ему исполнялось сто лет!

— Не верю, — сказал я. — Не верю и не верю.