Далия Трускиновская - Как вы мне все надоели !

- Ишь, уже пронюхали...

Не съев ни куска, лишь умывшись, отправился Жилло к ювелиру. А тот и в самом деле плох. Подкосила старика суета последних дней. Рядом цирюльник и аптекарь. Кровь пускали, вот и таз на полу. Лекаря не велел звать, шепнула служанка, тетка Клодина. И неудивительно, подумал Жилло. У кого же старый хрен перстень пытался стянуть и на кого же он донос писал? Вот и помирай теперь без лекарской помощи...

- Пришел? - спросил ювелир, может, видя Жилло у постели, а может, уже и не видя. - Это хорошо. Побудь со мной, Жилло... Видишь, позвать больше некого...

Выпихнулись цирюльник с аптекарем за дверь. Служанка таз унесла и больше не показывалась.

- И зачем ты, старый хрен, меня только в наследники взял? - спросил Жилло. - Выздоравливал бы, что ли?

- Затем и взял, что никто, кроме тебя, мою коллекцию не сбережет. Все ее разбазарят, раскидают по ювелирным лавкам, по купчишкам... - Ювелир помолчал и вдруг приподнялся на локтях, выставив убогую седую бороденку: А ну, слово дай, что сохранишь!

- Давал уже, кажется, - и Жилло аккуратно уложил его обратно.

- Нет, ты просто обещал. А ты слово дай! Поклянись!

Что тут станешь делать?

- Клянусь честью, - сказал Жилло. - Этого довольно будет?

- Честью... Да, этого довольно.

- Донос-то на меня не напишешь, а? - поинтересовался Жилло. - Честь ведь поминать не положено.

- Дурак... - обиделся ювелир. - Если я на тебя донос напишу, кто мою коллекцию сбережет?

- Сообразительный ты, старый черт, - хмуро похвалил его Жилло. Только лучше давай, выздоравливай. Тут тебе пилюли какие-то оставили, дать?

- Проку от этих пилюль... - поморщился старик. - Дай хоть напоследок, хоть с тобой о коллекции поговорю! Не с Клодиной же... Ты сам видел, какие изумительные вещи у меня в коллекции... Слушай, Жилло, я еще мальчишкой знал, что мне самому ничего не придумать! Это правда, могу же я хоть теперь сказать правду... ну, хоть тебе, что ли?

- Душу облегчить? - догадался Жилло.

- Дурак... Но я должен был стать первым ювелиром, думским ювелиром, иначе я не мог! Я больше не мог голодать, я в четырнадцать лет спину повредил и расти перестал, девчонка самая чумазая - и та была не для меня... Так вот, на последние гроши я стал собирать вещи старых мастеров. Жилло, как я учился! Сколько бумаги перевел на эскизы, я не скупился ни на бумагу, ни на уроки рисования, Жилло. А потом я вдруг понял, что больше ничего в мире прекрасного не осталось, только эти золотые розы... Потому что я не мог их повторить. Жилло, знаешь, на что я пустил тайну золотой грани и золотой насечки? Я топор с мотыгой на бляхах нагрудных всей Думе выгравировал! Топор с мотыгой, Жилло! Золотой насечкой с пазухой! Тьфу, вспомнить противно... А если бы я розы изобразил, меня бы - как принцессу с графом, на эшафот. И пожар бы не спас...

- Разболтался ты, - оборвал его Жилло. - Отдохни, отдышись. Может, поскрипишь еще. Хотя за доносы твои сам бы тебя пристукнул!

- Жилло, я не мог без того перстня... Я увидел его - и полюбил, ты так женщину не полюбишь, ребенка так не полюбишь, как я - этот перстень!.. Женщина - это тьфу по сравнению с тем камнем, я и в молодости это знал...

И тут ювелир, совсем уж растосковавшись, начал вспоминать несуразную свою молодость, голодную да холодную, и жалкую свою зрелость, без капельки живого тепла, и женщин каких-то пронырливых, так ничего и не понявших, и много всяких людей, обижавших его за почитай что девяносто лет жизни. Жилло слушал и молчал.

И противно ему было, что вот он сидит здесь, слушает предателя, доносчика, лгуна, и печально - маялся умирающий старик, пытаясь оправдаться и поверить в собственные оправдания.

- Слушай, Жилло. Ты тогда мне ведь не всю коллекцию вернул, самое главное ты и не брал... - признался наконец ювелир. - Ты взял то, что сверху. А были еще сокровища, шедевры... Знаешь, однажды я даже спас шедевр. Без меня он погиб бы...

- Однажды... - вздохнул Жилло. - Хотелось бы знать, как к тебе попали все прочие шедевры... Небось, за каждым - донос?

- Я покупал, Жилло... Люди знали, тайно несли мне... Но мне воздастся, Жилло - я действительно спас шедевр! Пойди, открой самый нижний ящик, он с секретом...

Ювелир захрипел и Жилло торопливо посадил его повыше.

- Планку в левой стенке отодвинь... - велел старик.

Все ногти себе ободрал Жилло, возясь с планкой. И извлек погнутый обруч, темный, грязный, с покосившимися зубчиками.

- Это, что ли? - спросил с немалым удивлением.

- Это.

- Ты бы его хоть почистил, свой шедевр...

- Незачем. Я и так знаю... Там сбоку я добрался до узора, погляди...

Жилло повертел обруч и увидел-таки пятнышко блестящее, полированное, а по нему - тончайшим резцом кусочек гирлянды роз. Повертел он еще в руках странный шедевр.

- Тут вроде камни были и кто-то их выковырял, - обратил он внимание на пустые гнезда. - Что же ты его не починил?

- Не мог, Жилло. Я же плохой ювелир! Я и вообразить не мог, какие ему нужны камни, как он был выгнут своим мастером. А вот тут шел накладной обруч - откуда я знаю, каким он был? Я чувствовал, что бы я ни сделал - я испорчу это чудо... Пусть уж остается, как есть.

- Потому он у тебя в коллекции и главный! - сообразил Жилло. - Ты же сто раз представлял его себе таким, каким он должен быть. И это было сто разных шедевров! Так?

- Ничего я не воображал... - вздохнул ювелир. - Куда мне воображать... Ты только не уходи, побудь со мной... немного осталось... Я ездил по южному побережью залива, и мне принесли его дети. Кто-то подобрал его... даже непонятно, когда... Взрослые выковыряли камни и продали... а обруч побоялись продавать из-за роз, наверно... Они же рыбаки, откуда им знать, что я покупаю в тайне? Накладной обруч дети отвинтили и потеряли... головы бы за это им поотвинчивать!

- Угомонись ты, больно шумно помираешь.

Жилло не верил, что старик действительно возьмет и скончается. Ну, весь в испарине и хрипит - мало ли по каким сквознякам хрыча носило? И сам себя не разумел: если он не верит в эту агонию, то зачем сидит и поправляет старому вруну одеяло? А если верит - то, наверно, надо бы с Гаем Балодом как-то помягче, хоть он и доносчик? А?

Трудно помирал старый ювелир. Придет в себя на несколько минут - ищет взглядом Жилло, еще что-то спешит ему рассказать о пряжке, купленной у слепой цветочницы, о браслете, полученном в заклад и не выкупленном, о странном хозяине, учившем его ювелирному ремеслу и вдруг ни с того ни с сего прогнавшем... Замолчит, продолжая держаться за руку Жилло, полежит без памяти, опять вскинется, опять заговорит непонятно о чем...

Раз этак сто хотелось Жилло встать и тихонько уйти. Он уж и служанку Клодину вполголоса звал - нет, как сгинула старая перечница! Оставалось сидеть на краю постели и ждать, сидеть и ждать...

И были это вовсе не самые приятные в жизни графского слуги сутки. Кроме всего прочего, он как у Денизы поужинал, так крошки во рту не имел.