Стивен Бакстер - Эволюция

— Глупая рыба.

Йоон сел перед нею.

— Ну, Леда. Сегодня рыба просто осторожна. Тебе не нужно было бросать свою снасть. Нам нужно будет…

— И глупая, бесполезная дырявая лодка! — она ударила ногой по луже речной воды, скопившейся на гибком дне лодки, расплескав её.

Он вздохнул, достал чашку, вырезанную из дерева, и начал вычерпывать воду. Он не стал отвечать, надеясь, что она успокоится.

На голове Леды лежали кучкой внутренности рыбы, медленно греющиеся на солнце и источающие отвратительно пахнущий жир на её тело и голову. Жир отпугивал москитов, которые в это время года были настоящей напастью на озере. Её маленький нос был вздёрнутым, а рот — сморщенным. Она была лишь на год младше Йоона и с возрастом превратилась в мрачную, нервную, легко злящуюся женщину.

Она никогда не выглядела ещё уродливее, думал он. И всё же он знал, что никогда не бросит её. Он помнил, словно это было вчера, тот день, когда должен был взять самого младшего из её детей — он разбил ему голову камнем, а потом бросил его тело в огонь — и день всего лишь несколько лун спустя, когда он вынужден был вызвать выкидыш, ударяя её по животу, пока ребёнок не вышел наружу, чтобы слишком рано увидеть мир.

Она поняла, почему он должен был избавиться от детей. Люди были в походе, и она уже была обременена недавно отнятым от груди малышом. Она не могла позволить себе вынашивать другого ребёнка. Всё это она знала. Не успели даже сформироваться узы, объединяющие её с любым из потерянных ею детей; они покинули этот мир слишком рано для этого. Однако эти происшествия оказали влияние на её индивидуальность, навсегда сформировав её характер, словно треснувшую сухую грязь на дне высохшего озера. И во всех болях, от которых она страдала, она обвиняла Йоона.

— Нам нужно сделать что-нибудь получше этого, — произнесла она.

— Хм, — он погладил свой подбородок. — Более толстую снасть? Или, может…

— Я говорю не о более толстых снастях, кусок крокодильей какашки. Посмотри на это, — она взялась за его копьё с кусочками приклеенной кости. — Ты дурак. Ты ходишь на рыбалку с кусочками кости, а вот Алли пользуется гарпуном с остриём из кремня . Неудивительно, что его дети толстеют день ото дня.

Он закрыл глаза, подавляя очередной вздох. Алли, Алли, Алли: вот уже несколько дней ему казалось, что всё, что он слышал, было имя её старшего брата, который был таким умным по сравнению с Йооном, не говоря уже о том, что он лучше выглядел и так умело справлялся с делами.

— Стыдно, что ты не могла иметь детей от него, — пробормотал он.

Она щёлкнула зубами, как динго.

— Что ты сказал?

— Не бери в голову. Леда, будь умнее. У нас совсем не осталось кремня.

— Так добудь немного. Сходи на побережье и поторгуйся.

Он подавил в себе желание спорить. В конце концов, если не принимать во внимание оскорбление, её предложение было неплохим; стокилометровый путь к морю был хорошо проторен.

— Ладно. Я попрошу Алли, чтобы он пошёл со мной…

— Нет, — сказала она, и теперь уже смотрела вдаль.

Он нахмурился.

— Отчего же нет? Вчера перед танцами ты разговаривала со своим братом. Что ты ему говорила?

Она плотнее сжала рот.

— Просто говорили.

— Говорили. О чём? — теперь уже он начал злиться. — Обо мне? Ты снова поносила меня перед своим братом?

— Да, — каркнула она. — Да, чтобы ты знал. Так что теперь, если ты не хочешь выглядеть для всех глупым ребёнком, ты должен держаться в стороне от него. Иди один.

— Но такой поход…

— Иди сам , — она схватила весло со дна каноэ. — Возвращаемся обратно.

В итоге у него не осталось никакого выбора — лишь готовиться к путешествию на побережье в одиночку. Но перед тем, как отбыть, он узнал правду. Когда Леда разговаривала с Алли, она не нападала на Йоона, а защищала его от осмеяния со стороны своего брата. До своего ухода он ничего не сказал Леде, но сохранил этот тёплый огонёк правды в глубине своего сердца.

Когда он тронулся в путь, за ним увязалась пара динго с их стоянки. Он бросал в них камни, пока те не отступили, рыча.

Вдалеке от озера он шёл в тишине. Земля была ровной и красной, поросшей призрачно-белым злаком спинифексом. Ничего не двигалось, кроме клочка его собственной тени у него в ногах. Повсюду в округе, насколько хватало глаз, до самого горизонта не было ни единого человека.

Австралия всегда была едва пригодным для жизни местом. Спустя пять тысяч лет жизни людей в этих местах на всём континенте было менее трёхсот тысяч человек — всего лишь по одному человеку на каждые двадцать пять квадратных километров — и в большинстве своём они собирались на побережьях и по берегам рек и озёр. А в великом красном сердце континента, на обширной древней известняковой равнине и в пустыне, поросшей кустарниковой лебедой, жило менее двадцати тысяч человек.

Но люди, хотя и жили здесь редкими поселениями, охватили Австралию тонкой сетью своей культуры, кухонными кучами, очагами и раковинами, изображениями, нарисованными на багровых скалах. И Йоон даже в одиночку, даже в своём скрипучем сорокалетнем возрасте, мог уверенно идти голым по красной пыли, вооружённым лишь копьём и бумерангом. Он сохранял уверенность, потому что его знания его семьи составляли единое целое с пейзажем.

Он следовал по извилистому пути змеи-прародительницы: самой первой из змей, которая, как говорят, приветствовала Эйана при его первой высадке из лодки, приплывшей с запада. И каждый сантиметр следа имел свою историю, которую он пел для себя, пока шёл. История была зашифрованным народным знанием о земле: это была история-карта, очень точная и полная.

Самые важные подробности относились к источникам воды. К каждому типу источников воды и виду расселин и ёмкостей в скалах, полых деревьев и ловушек для росы прилагалась своя история. Первый источник, вблизи которого он остановился, в действительности давал воду, медленно сочащуюся сквозь песок. Относившаяся к нему история рассказывала, как в минувшие дни здесь можно было часто встретить огромных кенгуру; они собирались здесь, привлечённые водой, и их было так легко убить. Но сейчас кенгуру ушли, оставляя только сломанные остатки эвкалипта — стража воды.

То же самое можно сказать и обо всём остальном. Для Йоона земля была полна бросающихся в глаза примет, словно на ней были краской нарисованы указатели и стрелки — и это при том, что за свою жизнь он ходил этой тропой лишь один раз.

В этих историях берёт своё начало Время Сновидений. Истории будут продолжаться, пока потомки Йоона будут сохранять живой свою самобытную культуру; они будут видоизменяться, постоянно усложняться, но всё равно сохранят зерно правды. Чтобы отыскать воду и пищу, можно было всегда воспользоваться историей о змее-прародительнице.