Алексей Егоренков - Змеиный бог

— Самый большой брелок в истории, — пробормотал он. — И всего на один ключ.

Щелк!

Насосы заглохли, и в храме установилась звенящая тишина.

— Пако? — позвал слингер.

Ответа не было.

Пепел обошел пустую чашу. На полу не осталось ни единой безделушки. Кто-то успел заботливо собрать их.

— Пако? — Он вынул Кочергу и аккуратно взвел курок.

Став на край чаши, Пепел осторожно заглянул в люк. Потом спрыгнул на пол, выпрямился, прошел к выходу. Чертыхнувшись, он протиснулся в узкий лаз. Еще миг, и стрелок выбрался наружу, загораживаясь рукой от молочного дневного света.

Мексиканца не было нигде.

Идти через «Роузуотер» без ругани торговца за спиной оказалось на редкость неприятным занятием. Всю обратную дорогу Пепел оглядывался на безмолвный остановившийся храм — даже тогда, когда тот стал невидим. Оружие стрелок по-прежнему держал на изготовку, со взведенной пружиной, полным барабаном и лишней дюжиной патронов в резерве. И всё равно вокруг Пеплу мерещилось невидимое электричество, враждебное напряженное присутствие. Всеми потрохами он ощущал внимание десятков ушей и глаз, притаившихся где-то в дымке.

Куда именно девался Пако — оставалось только гадать. Он мог сбежать к особняку — чтобы вернуться с обещанным бразильским резервом. Или мог податься за кислотой, чтоб было чем отомстить Игуане. А мог и сам попасться в ловушку жрицы.

«Так или иначе, — подумал слингер, — первым делом лучше будет отыскать ее».

Лучше — но проще ли? Пепел в который раз осмотрел медный ключик. «0110» — гласили цифры, выбитые на нем машинным способом. Придорожная ночлежка, что же еще? Комната шесть. Или — второй этаж, комната номер десять. А может, шестнадцать. Смотря какой системы нумерации придерживались хозяева.

«К черту номер, — подумал стрелок, не сводя глаз с молочных окрестностей. — Знать бы хоть, где это».

Дорогу ему преградила давешняя бетонная стена, и слингер побрел в обход. Когда лазурные дома с их железными стражами остались по ту сторону глыбы, Пепел чуть расслабился и замедлил шаг. «Если и следят, то отпускают молча», — подумал он. — «Что ж, спасибо и на том». Слингер был сыт приключениями на весь день, даже чуть объелся ими — а впереди еще ждала пещера, и темный лаз, и коридоры, и водопады, и длинное ущелье с горизонтальной чащей.

В кармане чудом разыскался еще один старый окурок. Сигару удалось раскурить с первой спички, и это тоже была маленькая победа. Пепел втянул носом едкий дым. Сигара в зубах успокаивала его не меньше, чем Кочерга в руке. Еще затяжка, и он побрел дальше, огибая серую глыбу и мимоходом читая буквы на ней:

«Трюки, циклеты. Удивительное моторное шоу. Национальный гоночный трек…»

Город Фонтейн, штат Колорадо.

«Фонтейн, — припомнились Пеплу слова мексиканца, — за полсотни миль городишко».

— Спасибо, Пако, — пробормотал он сквозь сигарный дым. — Наводка так себе, но других пока нет.

Катакомбы стоили ему новых нервов, а ущелье за ними показалось Пеплу и вовсе бесконечным, к тому же, в нем водились сотни различных видов мерзейшего гнуса и мошкары, на пути сюда им не замеченной. И всё-таки, слингер не жаловался. С каждым его шагом макет «Роузуотер» терялся всё дальше позади, а встреча с Бессмертной Игуаной становилась ближе. Жрица была опасна, еще как — но этим она и влекла его. Пепел любил опасных женщин и ничего не мог поделать с этой любовью.

Пока он выбрался к воротам Денвера, солнце успело изрядно спуститься к горизонту, и степные травы окрасились в густой вечерний оранжевый. В прерии настало короткое реактивное лето, отрезок хорошей погоды, что всегда приходит вслед за первой песчаной бурей.

У денверских ворот — тесной высоченной прорези, утопленной в городской панцирь — торчала машина полиции. Эта синяя будка на перископической ноге в народе называлась «прыгунцом» или «скачущей ментовской Хреновиной», всегда с уважительной большой буквы. Завидев вдали еще одну прыгучую будку, стрелок решил держаться придорожных оврагов.

Уже много лет климат в Колорадо становился всё жарче. Пустошь медленно двигалась на север, отнимая у фермеров, дельцов и прочих носителей цивилизации дюйм за дюймом. Жители денверского улья совались наружу всё реже, а к бродягам и сквоттерам питали всё большую неприязнь. Те, впрочем, отвечали денверцам взаимностью и каждый день расписывали бетонный панцирь матерной похабенью. Поэтому городские власти не очень жаловали тех, кто шляется под стеной — тем более, без имени, без лошади, без медицинской страховки, без водительских прав и при оружии.

Еще час, и ворота под надзором пары двух железных цапель-Хреновин остались далеко позади. На равнины опустился призрачный, едва заметный сумрак. Денвер превратился в зарево за спиной, а попутчиков слингеру так и не встретилось. Трасса пустовала. Стрелок успел сбить ноги о гудрон и отчаянно скучал по табаку. Пепел шагал на юг — где-то там, под изломанным багровым небом, вперед и влево через прерию, на восток — где-то там и должен был располагаться Фонтейн.

«Кто плохо себя ведет, всегда попадает на юг, в зубы Лесопилки», — припомнилась слингеру детский кошмар, один из воспитательных уроков старого пьяного Джонни.

Вокруг быстро холодало и темнело. Мягкая пыль на трассе отлично подходила для ходьбы, но к востоку виднелся далекий и достаточно плотный островок лиственной зелени. Пепел колебался. Он уже решил оставить шоссе до утра, добраться к зеленому оазису по пересеченной местности, устроиться на привал в тени деревьев, собрать немного опавших ветвей. Как приятно, думал он, будет развести костер, вытянуть ноги и заснуть безмятежным сном у жаркого гибнущего пламени.

Но, прежде чем сойти с дороги, стрелок решил оглянуться в последний раз. Над Денвером раскинулся веер из лучей прожекторов — горожане заботились, чтобы по ночам их муравейник был хорошо виден издалека. Ниже, у мутнеющего во тьме основания купола плыл одинокий светлячок. Слингер развернулся лицом на север и встал посреди шоссе, пристально глядя вдаль. Огонек приближался. А в порывах ветра, если прислушаться, угадывалось рычание далекого мотора.

Едва светлячок подобрался ближе и вырос, Пепел вытянул руку, сигналя оттопыренным пальцем. «Если не возьмет, — подумал слингер, — всегда можно пальнуть следом».

Но машина остановилась и просто так. Это был моноциклет диковинного устройства: огромное колесо от трактора, вперед которого выдавался железный хомут, частично обмотанный мешковиной. На этом дышле висел керосиновый фонарь, служивший моноциклету единственной фарой. Ниже болтался длинный кожаный мешок. Поперечная балка выступала над ним справа и слева, и натянутые веревки превращали этот движущийся хомут в нехитрое, зато весьма просторное сиденье.