Юрий Тупицын - Синий мир (Сказка о любви, ХХIII век)

- А Клим и Алексей?

- Их не будет,- и поскольку Всеволод смотрел недоверчиво, не зная, как принимать эти слова - в шутку или всерьез, пояснил: - Дело у меня секретное.

- Даже от Клима и Алексея?

- Отчасти и от них.

Лобов никогда не отличался многословием, но сегодня был особенно краток. Пытаясь угадать, что кроется за всем этим, Всеволод выдержал паузу, оглядел сервировку, одобрительно кивнул, отделил от внушительной кисти виноградину, уважительно взвесил на ладони и отправил в рот.

- Хорош! С земляничным привкусом.

- А это хорошо, когда виноград - да с земляничным?

- В меру все хорошо.

- Да,- рассеянно согласился Лобов,- в меру все хорошо. Только кто ее устанавливает, эту меру?

- Человек мера всех вещей.

- Разные они - люди.

- Разные,- согласился Онегин.

- А стало быть, и меры разные, верно?

- Верно.

Онегин не форсировал разговор, приглядываясь к старому товарищу, прикидывая, как вести себя, чтобы, не дай бог, не допустить какой-нибудь неловкости в такой деликатной ситуации. Сам он предпочел бы легкий, непринужденный, сдобренный шуткой разговор, если бы даже речь шла об очень серьезных вещах. Разговор он и есть разговор, предварение настоящих дел и событий. Но Иван всегда был тяжеловат в беседах, к тому же не Всеволоду сейчас выбирать, на то воля Ивана. Онегин вернулся из инспекционного облета галактических баз только сегодня, на рассвете, пробыв в дальнем космосе в общей сложности около полугода и лучше, чем кто-либо другой, зная о несчастье Ивана. Тогда же, утром, дождавшись подходящего часа, он и связался с Лобовым.

- Соболезную,- коротко сказал он после традиционного обмена приветствиями.

- Не надо об этом.

- А что надо? - импульсивно и, может быть, не вполне к месту спросил Онегин.

- Встречу. Есть серьезный разговор.

- Когда?

- Чем быстрее, тем лучше.

- Тогда сегодня. Вечером. Там, где тебе удобно. И время назначай сам.

Лобов помедлил, прежде чем ответить.

- Может быть, денек-другой передохнешь после рейда?

- Я в форме, Иван. Сегодня вечером.

Теперь, когда эта встреча состоялась, Онегин внимательно приглядывался к товарищу. Хорошо зная характер Лобова, он изначально догадывался о предмете столь спешного, необходимого ему разговора. Его догадка обрела опору, когда Онегин, пользуясь своим высоким положением, навел общие справки о занятиях экипажа "Торнадо" в течение пяти недель его пребывания на земных каникулах. Эта догадка превратилась было в уверенность, когда Онегин заметил свежие рубцы на лице Ивана, точно от удара тонким бичом или ивовым прутом: один, едва различимый,- на левой щеке, другой, куда более выраженный,- на шее, пониже уха. Не надо было быть медиком специалистом, чтобы догадаться об их происхождении: это были следы лучевых ударов при стрельбе по Лобову как по мишени из лучевого пистолета на пониженной, но все-таки более чем ощутимой мощности. При таких тренировках Иван никогда не жалел себя и работал на грани почти неразумного риска, упрямо исповедуя древнюю суворовскую истину - тяжело в учении, легко в бою. Онегин представил себе, как выглядит скрытый сейчас одеждой торс Ивана, и невольно вздохнул. А он-то недоумевал, зачем экипажу "Торнадо" понадобился для тренировок снайпер-инструктор - виртуоз стрельбы из всех видов горячего оружия.

Но чем больше присматривался Всеволод к Лобову, тем все более расшатывалась его обретенная было уверенность в том, что ему уже известна суть его затеи. Странный был какой-то Иван, на себя непохожий. И не поймешь - какой! Рассеянный? Злой на весь мир? Уставший, махнувший на все рукой? Почему, собственно, он пришел на встречу один - без Клима и Алексея? И потом, это уж ни в какие ворота не лезло, несмотря на свое горе, Иван помолодел. Помолодел, несмотря на тени под глазами, углубившиеся морщины над переносьем и в углах рта, обозначившуюся скульптурную сухость, худобу лица. Помолодел, будто сбросил со своих плеч добрый десяток лет, превратившись в того Ивана Лобова, который сидел рядом с ним в кафе космонавтов на базе возле Стикса. Будто и не было этого путанного, нашпигованного событиями десятилетия. Недаром Ильта сказала ему: "Я думала, он старше". "Кто"? - не понял Всеволод. "Лобов,- огромные глаза Ильты обежали лицо Снегина.- Я думала, вы - ровесники. А он - моложе". Всеволод отделался шуткой, но почувствовал легкий укол - ревности, зависти, недовольства ли - трудно было понять, но почувствовал. И успокоил себя тем, что Ильта ошиблась, не может беда молодить человека. Но она не ошиблась, Иван и впрямь помолодел! Он словно очистился от всего случайного, накапливаемого в душах человеческих буднями прожитых дней, стал яснее, строже, а может быть... может быть, и злее. Наверное, именно в этом секрет неожиданной вспышки его второй молодости. Здоровая злость на несправедливость судьбы - удел молодежи; зрелые люди реагируют на вольности рока куда терпимее, они уже по опыту знают, что вместе с талантом, умением, ловкостью в жизни немалую роль играет еще и простое везение, что против воли случая не попрешь, а с судьбой приходится мириться в силу необходимости. А вот Иван, судя по всему, с судьбой не смирился! Как и в юности, как и на пороге зрелости, когда он только завоевывал свое место в дальнем космофлоте, Иван озлился на капризницу судьбу, озлился, а поэтому вопреки ее каверзам,- помолодел. От такого, озлившегося и помолодевшего Ивана, можно было ждать самых неожиданных авантюр.

Да и вообще, Иван - это Иван! Разве можно быть уверенным, что до конца разгадал то, что задумано Иваном Лобовым?

II

За пять недель, а точнее за тридцать семь суток до встречи Онегина и Лобова в кафе космонавтов, патрульный корабль "Торнадо" вынырнул из гиперсветового тоннеля в "живое" пространство на расстоянии в несколько световых минут от Земли. Когда корабль стабилизировался на досветовой скорости, Клим уточнил его координаты и запросил трассу конечного торможения и посадки. Ответная команда была такой, что штурман корабля не поверил своим ушам и на всякий случай повторил запрос. И к повтору команды он отнесся с недоверием, точнее, с недоумением, хотя пальцы его сами собой пробежались по ходовому координатору, вручную дублируя полученную команду и снимая предохранительные блокировки. Кронин, занятый финишным контролем гиперсветовых двигателей, и, как всегда, предельно углубившийся в свое дело, не обратил внимания на нюансы поведения штурмана. Но всевидящий, как это и положено командиру корабля, Иван Лобов обратил.

- Что-нибудь случилось?

- Случилось,- Клим, глядя на командира, выдержал паузу.- Нам дали ноль-вторую трассу.

Диалог товарищей расслышал инженер и рассеянно, не отрываясь от выполняемых операций, полюбопытствовал: