Генри Олди - Ангелы Ойкумены

У крестовины разевал клюв охотничий сокол. Грозился сорваться в полет, просвистеть сквозь лабиринт изысканной гарды, цапнуть пальцы хозяина.

– Ортуно де Менчака…

– Что?

– Клеймо семьи Менчака. Их сокол, как правило, сидит с закрытым клювом. Только сеньор Ортуно нарушал традицию…

– Это дорогое оружие?

– Этой шпаге нет цены.

Диего вспомнил, что говорит с внучкой банкира, и уточнил:

– Сеньор Ортуно не работает для случайных клиентов. Вернее, не работал. Он умер больше четверти века тому назад. Дело даже не в имени мастера. Это шпага…

Да, согласилась память. Помнишь? Финал юбилейной постановки «Колесниц судьбы». Скоро ты познакомишься с Карни, и жизнь пойдет под откос: воистину колесницы судьбы. Актеры на авансцене, зал вскипает девятым валом. Овации, крики «Браво! Виват!..» Баритон Короля: «Досмотрим же спектакль до конца!» Из кресла встает маркиз де Кастельбро, шагает к барьеру, обтянутому пурпурной тканью, сдвигает ладони – раз, другой, третий. «Маэстро,» – произносит маркиз в мертвой тишине. На боку гранда Эскалоны – шпага. Бриллиантовая огранка эфеса, золочение гарды. Во тьме ножен, вцепившись когтями в сталь, дремлет охотничий сокол – клеймо великого нарушителя традиций Ортуно де Менчака.

– Это шпага покойного маркиза де Кастельбро. После смерти маркиза она перешла к его сыну, наследнику титула.

– А наследник подарил ее Антону Пшедерецкому?

Я в тупике, понял Диего. Рассказать Джессике о двух ипостасях одного человека? Чужая тайна, я не имею права. Проклятье, я не умею врать! Попадусь, проговорюсь…

– Наверное, – уклончиво ответил маэстро.

– Продал, – с уверенностью заявила Джессика. К счастью Диего, она сломя голову кинулась выстраивать разумную версию, свято веря своему жизненному опыту. – Вероятность шестьдесят семь и три десятых процента. Наследники бедней церковной мыши. Я знаю, мне дедушка говорил. Про мышь я ему подсказала, я в книжке читала. У вас как мыши, в Эскалоне? По церквям?

– Бедные.

– Вот-вот! Дедушке понравилось, он любит, когда художественно… Наследнички! Титулов куча, гонору хоть отбавляй, а в кармане ветер свищет…

Диего кивнул. Шея заржавела, но он справился.

– Значит, шпага де Кастельбро? Ну да, конечно, вы ее не взяли бы… Фамильные счеты? Маркиз и ваш отец? Я в курсе, что «Колесницы судьбы» автобиографичны. Как я вам завидую! Дуэли, ссоры, вражда семей…

Палки, мысленно добавил Диего. Запретная любовь. Облава. Побег на рывок. Могила на Хиззаце. Призрак в космосе. Не надо, девочка, не завидуй.

– Даже у Пшедерецкого? Не взяли бы, да?

– Нет.

Взял бы, молча добавил маэстро. Теперь взял бы.

– Хотите, – Джессика присела на край кровати, глядя на него снизу вверх, – я отдам шпагу вам? Вот прямо сейчас возьму и отдам?

– Нет.

– А если я скажу, что мне нисколечко не жалко?

– Нет, не возьму.

– Тогда объясните: зачем он подарил ее мне?

– Не знаю.

Знаю, дитя, вздохнул Диего. Твой прилет в роли спасительницы – он потряс дона Фернана много больше, чем Пшедерецкого. Ты не различаешь их, гранда Эскалоны и чемпиона Ойкумены, но ты произвела впечатление на обоих. Уверен, дон Фернан никогда не дрался этой шпагой. В лучшем случае, обнажал клинок, запершись в покоях, любовался полированной сталью и думал, как он ненавидит своего отца. В тебе, дитя, он увидел подобие себя самого, единого в двух лицах. Страсти варвара и логика гематрийки – вы похожи, но тебе ни к чему знать об этом. Твои противоположности уживаются в общежитии рассудка, они даже сотрудничают, помогают друг другу, а значит, это дарит надежду дону Фернану и Антону Пшедерецкому на разрешение их персонального конфликта. Ты – надежда, Джессика Штильнер, и шпага теперь твоя, потому что он захочет вернуться к тебе и шпаге.

– Он улетел? – напрямик спросил Диего.

– Да. Он был какой-то странный. Мне казалось, что я не узнаю́ его. Называл меня сеньоритой, заявил, что восхищается моей самоотверженностью… Вам известно, что он ненавидит своего отца? То есть раньше ненавидел. Зачем он признался в этом? Ему надо к психиатру…

Диего пожал плечами.

– Сказал, что все меняется, – Джессика чуть не плакала. – А я сказала, что была влюблена в него. По-детски, в четырнадцать лет. Он стоял на верхней ступеньке пьедестала почета, весь в белом, с кубком в руках. Я сидела в персональной ложе, рядом с дедом, и рыдала от любви. Дура, правда? Хотела познакомиться, но стеснялась. А он сказал, что я не дура. Что надо было познакомиться. И попросил об одолжении: вот…

– Что это?

– Кристалл с записью. Это вам от него.

– Как читать запись?

– Вставьте в уником. Нет, не сюда. Давайте, я все сделаю…

Тридцать секунд, и в голосфере ударил пушечный залп.

Пороховой дым стелется по холмам. Воняет гарью, лошадиным навозом, мужским по́том. Запись не передает запахов, но для того, кто двенадцать лет тянул солдатскую лямку, эта вонь – старый приятель, извечный спутник войны. В седых облаках мелькают синие мундиры. Смочив банники в баклагах с разбавленным уксусом, артиллеристы спешат к орудиям.

– Батарея, шаржируй! По команде без картуза заряжай!

Вдали, на линии огня – стены монастыря Сан-Хозе. Они похожи на крепостные, с зубцами и бойницами, но за долгое время небрежения обветшали, выветрились. Обстрел причинил стенам значительный ущерб. В брешах клубятся тучи пыли, белесые как рыбье брюхо. Когда-то монастырь предназначался для усыпальницы королевской семьи, но Карлос I перенес место своего упокоения в Сонтийскую церковь Святого Выбора. Сейчас в Сан-Хозе умирают монахи, сменив обеты на древние мушкеты, партизаны-герильяс, набежавшие со всей округи, и вооруженная чернь. Ядра и осколки гранат не разбирают, кто святой, кто грешник.

– Бань пушку!

Звучит гитара: чакона ре мажор из «Колесниц судьбы». Откуда на поле битвы гитара, неизвестно. Музыка делается громче, но вскоре затихает, превращается в легкий фон.

– Огонь, – уведомляет бодрый, хорошо поставленный тенорок, – ведется с высот Монте-Бенардон. Они находятся южнее Императорского канала, проложенного в живописных местах параллельно реке Эрраби. Сейчас мы имеем удовольствие видеть, как генерал Лефевр пытается захватить монастырь Сан-Хозе…

Объектив-соглядатай бесстрашно ныряет в пушечный ствол. Двадцатичетырехфунтовая гаубица рявкает, объектив разлетается вдребезги, чтобы воскреснуть над монастырем, в смерче известки и каменной крошки. Край изображения портит кровяное пятно. Кто-то подкручивает настройки, и пятно исчезает.

– Взятие Сан-Хозе – залог тактического успеха. Это позволит генералу взять под контроль мост через Эрраби, завершить блокаду и начать штурм Бравильянки – главного города, можно сказать, столицы провинции. С вами Нгвембе Ронга из «Вихря времен»…