Питер Бигл - День Олферта Даппера

— Ты идти домой скоро, — голос Надвигающегося Дождя звучал неторопливо и уверенно. — Когда ты идти, она прийти к абенаки.

— Почему именно тогда? — спросил доктор. — Между нами больше нет никакой связи, мы почти не разговариваем, разве что о лекарствах для ее мужа. С какой стати ей убегать к вашему народу, когда меня не будет?

Однако Надвигающегося Дождя самого уже не было — он исчез в своей беспокоящей манере исчезать, которую преподобный Кертли считал явным доказательством инфернального происхождения всего их племени. Некоторое время доктор смотрел ему вслед в молчаливую лесную чащу, а затем побрел обратно в Ноу-Поупери.

Он знал, что абенаки дают пристанище беглецам и изгнанникам из различных сагадахокских колоний; кроме того, ему было известно, что у алгонкинов нет данного Богом закона относительно изначально подчиненного положения женщин. У абенаки, микмаков или пассамакуодди, как говорил его, несомненно, ограниченный опыт, женщина могла глядеть в сторону от мужчины, или мимо него, или сквозь него, но она никогда не опускала глаза в землю. Исполненная силы духа и находчивости женщина, какой показала себя миссис Реморс Кертли, могла подняться в индейском обществе выше, чем это было бы возможно для нее в пуританском окружении.

Доктора больше волновало не то, как Надвигающийся Дождь узнал о ее решении, а то, знает ли о нем она сама.

Погода была все еще теплой, но скоро должна была измениться (проведя больше года в Мэне, даже доктор Даппер мог это понять по переменам в поведении птиц и по запаху ветра на рассвете), когда его вечернюю дремоту прервал резкий настойчивый стук в дверь. Выглянув через щель в стене, где никакая замазка не удерживалась надолго, доктор, к своему изумлению и немедленно последовавшему беспокойству, узнал преподобного Кертли. До сих пор священник ни разу не навещал его дома, а их случайные беседы в церкви обычно касались состояния либо бессмертной души доктора, либо в высшей степени смертного желудка преподобного. «Неужели он узнал? Неужели кто-то… неужели она ему во всем созналась?» Острота ситуации еще более усугублялась тем фактом, что преподобный держал в руке мушкет — очень большой, с воронкообразным дулом.

Однако Олферт Даппер не добился бы положения и почета, которыми он пользовался в своем обманчивом искусстве, если бы в свое время не научился понимать (за всегдашним исключением Маргот Зелдентхейс), когда можно доверять женскому глазу. Паника покинула его так же быстро, как и возникла, и он открыл дверь и пригласил Джайлса Кертли в дом.

Священник вошел с необычным для него опасливым видом, оглядываясь через плечо, словно это он был тем, кто хорошо знаком со служителями закона и людьми, носящими при себе тяжелые дубинки и питающими необоснованные претензии. Усевшись на предложенный ему единственный целый стул, он опасливо прислонил мушкет к стене, согласился выпить кружечку довольно сомнительного женевера (это, кажется, был первый такой случай на памяти доктора) и начал разговор, коротко заявив, словно этот факт только сейчас привлек его внимание:

— Брат Даппер, вы ведь голландец.

Доктор приподнял брови и развел руками:

— Не могу отрицать этого, сэр.

— Ага. — Преподобный Кертли несколько раз прочистил горло. — Возможно, именно поэтому мне кажется легче довериться вам, хотя мы и никогда не были, э-э… близки…

Его голос убрел вслед за взглядом куда-то в дальний угол и затерялся там.

— Несомненно, это моя вина, — любезно отозвался доктор Даппер. — Что я могу сделать для вас, преподобный?

— Моя супруга… — Преподобный Кертли поднялся с места, описал скованный круг вокруг одной точки, словно медведь, привязанный к столбу для травли, и снова сел. — Моя добрая супруга была похищена. Ее украли! Эти краснокожие дикари… Дикари, клянусь Богом!

Захваченный совершенно врасплох, доктор Даппер смог лишь моргнуть и уставиться на него.

— Абенаки? Похитили?

— Ну да, похитили, что же еще? И кто еще? Есть следы — явные, несомненные! Они утащили ее в лес, бедняжку, прежде чем она успела хотя бы крикнуть. Даже сейчас уже может быть слишком поздно, чтобы предотвратить…

Он согнулся на своем стуле чуть ли не вдвое, закрыв глаза руками. Его позиция была не так уж далека от того, как он обычно скрючивался, когда его желудок в очередной раз требовал к себе внимания.

— Предотвратить? — переспросил доктор и перебил себя: — Ах да… Гм, что ж, мы, несомненно, должны поднять поселок на поиски. Если вы, преподобный, возьмете на себя дома к востоку от Медвежьего ручья, я займусь западным берегом…

— Нет! — Преподобный Кертли схватил доктора за оба запястья своими узловатыми пальцами. — Я не вынесу, если… если худшее станет известно этим… этим…

— Вы имеете в виду вашу паству, — подсказал доктор с почтительностью, которой он не чувствовал. — Ваше собрание верующих. Да, конечно, я понимаю. Завтра с утра, с первым светом мы начнем наши поиски…

— Сейчас же! Мы не имеем права ждать! — Преподобный снова вскочил на ноги и протянул руку за мушкетом.

Однако доктор Даппер, не поднимаясь с места, непреклонно покачал головой.

— Сейчас там бродят волки и горные львы — я слышал их завывания прошлой ночью, недалеко отсюда. В темноте мы не сможем сделать ничего, разве что, пытаясь вызволить вашу жену, натолкнемся на еще худшую опасность, чем та, в которой находится она. Как я и сказал, я пойду с вами с первыми лучами солнца.

И этим священнику пришлось удовлетвориться; впрочем, покидая дом Олферта Даппера, он бросил напоследок:

— Не забудьте взять ружье.

— У меня нет ружья, — отвечал доктор. — Есть, правда, отличный кофель-нагель с корабля, который доставил меня к здешним берегам. Но ружья нет.

— Я прихвачу для вас второе, — мрачно заверил его преподобный.

И с этими словами он нырнул в ночной мрак, оставив Олферта Даппера метаться без сна до рассвета.

Когда они встретились возле пустой церкви, преподобный Кертли и в самом деле протянул доктору Дапперу заряженный мушкет. Оружие было настолько тяжелым и холодным, что доктор едва не выронил его. Он запротестовал было: мол, никогда не имел дела с подобными вещами и скорее будет представлять опасность для своих спутников, нежели для предполагаемых похитителей миссис Кертли; однако преподобный ответил:

— Рука Всевышнего будет на курке в нужное время. Вам нет нужды бояться.

Тем не менее доктор боялся; страх сковывал его внутренности, превращая их в сплошную глыбу льда, когда они пустились по следам — совершенно очевидным, как и сказал преподобный Кертли, — маленьких ножек миссис Кертли, обутых в грубые башмаки. Следы вели за околицу Ноу-Поупери, где встречались с отпечатками мокасин, после чего шли уже вместе с ее спутником… или похитителем. Теперь следы миссис Кертли стояли ближе друг к другу и ограничивались отпечатками передней части стопы, а это могло означать либо что она бежала, либо что ее тащили. Можно было не гадать, какого из двух предположений придерживался преподобный: его обычно красное лицо было жестким и бледным, лишь на прокушенных губах проступали капельки крови. На ходу он поводил мушкетом из стороны в сторону, словно косой, и время от времени вскидывал его и прицеливался куда придется, скрежеща зубами и по-волчьи скалясь. Олферт Даппер боялся сразу за всех.