Николай Симонов - О завтрашнем дне не беспокойтесь

— Юноша, у вас не было ни малейшего шанса одолеть всадника, вооруженного копьем. Как вам это удалось? На что тот по-орландски ответил так:

— Иные лошади более добры и человечны, чем люди, которые их оседлали. Вопрос к юноше и его ответ для судей перевел Толемей-хан. Вторым свидетелем был допрошен Никанор — слуга Виктора-хана, обвиняемого в убийстве одного или нескольких лиц по предварительному сговору. По понятным причинам Толемей-хан держал его под стражей в изолированном помещении. Вначале свидетель утверждал, что он ничего не знает. Но после перекрестного допроса и угрозы применения пыток сознался, что является тайным агентом короля парсов Уильяма по прозвищу Львиное Сердце, и что именно он доставил валенсийским пиратам выкуп за Виктора-хана, а затем сопровождал его в поездке в Летний дворец. О статусе Виктора-хана при дворе короля парсов Никанор ничего определенного сказать не мог, но, надо полагать, покойничек был там не последним человеком, поскольку его сыновья Ромул и Рем, по его сведениям, недавно были пожалованы в пажи их величества короля Уильяма по прозвищу Львиное Сердце. После этого судьи осмотрели личные вещи обвиняемого, которые Никанор вез в запряженной мулом повозке, арендованной им у Моисей-хана. В дорожном сундуке кроме одежды и предметов личной гигиены, принадлежавших обвиняемому, было много женских вещей и ювелирных украшений. По мнению Толемей-хана, они могли принадлежать донне Анастасии — покойной супруге обвиняемого и бывшей фрейлины принцессы Роксаны. В том же сундуке находилось несколько тетрадей из пергамента, каждая по восемь листов, исписанных аккуратным женским почерком, но на незнакомом Толемей-хану и судьям языке. По предложению председателя слуги Толемей-хана в присутствии членов суда смыли нечитабельные вещдоки водным раствором с добавлением мыльного корня и золы. Оно и понятно: пергамент — вещь дорогая, и всегда может пригодиться для повторного использования. После допроса свидетелей Верховный Суд провинции Альхон удалилась в совещательную комнату. По всему выходило, что исполнителем убийства наследного принца Арона и принцессы Мелиссы являлся Виктор-хан, а заказчиком — кроль парсов Уильям по прозвищу Львиное Сердце. Но исполнитель убийства был уже мертв, и наказанию не подлежал, а привлечь к уголовной ответственности заказчика, увы, не представлялось возможным. По вышеуказанным причинам Верховный Суд принял очень мудрое решение:

«Считать исковое заявление гражданина провинции Альхон Толемей-хана рассмотренным и назначить ему в компенсацию за причинение морального ущерба и недополученной выгоды Летний дворец наследного принца Арона, ныне покойного, с правами наследственного владения и пользования всеми его строениями, земельными угодьями и движимым имуществом».

Суд дополнительно вынес определения по делу о гражданине провинции Сиракузы г-ну Никанору и о вознаграждении главного свидетеля. Бывший слуга Виктора-хана освобождался из-под стражи и приговаривался к экстрадиции за пределы границ провинции Альхон, а Урсула получала в награду за правдивые показания и содействие расследованию уголовного дела все имущество и денежные средства Виктора-хана, вина которого была признана доказанной. Вечером для членов Верховного Суда был устроен праздничный ужин и театрализованное представление в исполнении бывших рабынь-наложниц принца Арона, которых тот, наверное, даже ни разу и не видел. На следующий день судьи покинули Летний дворец, пожелав его новому хозяину крепкого здоровья и долгих лет жизни. По этому поводу он даже позволил себе мрачно пошутить: «История всегда повторяется дважды: один раз в виде трагедии, второй — в виде фарса». Решение Верховного Суда возымело на Толемей-хана действие волшебного эликсира. Еще два дня тому назад во время обеда с «милыми и преданными друзьями»: дворцовым приказчиком Моисей-ханом и старшим библиотекарем Евсеем, — он говорил:

— А зачем, скажите, за эту сраненькую жизнь цепляться?! Если любой человек в отдельности, это, в сущности, какое-то мелкое недоразумение, вместе со своим всезнайством, болезненным самолюбием и, никогда не осуществимыми фантазиями на тему своего будущего… Но уже на другой день после отъезда судей Моисей-хан увидел перед собой педантичного до тошноты и экономного до алчности строгого хозяина, который ему выговаривал, игнорируя форс-мажорные обстоятельства, вроде чумы и экономического кризиса:

— А зачем, скажите, вы вино прошлогоднего урожая вдвое ниже цены сиракузского рынка продали, а зерно и фураж в три раза выше цены ротонского рынка закупили? И кто этот богатенький перец из Сиракуз, которому вы мой гарем под такие баснословные проценты заложили? И зачем, черт возьми, вы продали государственному преступнику Виктору-хану «Буцефала» — моего лучшего жеребца-производителя? Не дойдя до середины отчета об итогах финансово-хозяйственной деятельности за истекший год, добрейший Моисей-хан расплакался, как женщина, и попросился в отставку с пожизненным пенсионом. Однако же в этой просьбе ему было решительно отказано, и тогда на рассвете, верхом на коне, с одной пастушьей сумкой за плечами, он поскакал в Слюдянку, где его поджидала рыбачья фелюга. Впрочем, «в единственной котомке», с которой дворцовый приказчик покинул Летний дворец, у него хранились не черствые хлеба и недозрелые овечьи сыры вместе с застиранным хитоном, а полноценные золотые динары в количестве, достаточном для последующего безбедного существования. Вечером того же дня его примеру последовал старший библиотекарь Евсей, прихватив «на добрую память» дюжину старинных фолиантов с золотыми застежками и прочими изумрудными изысками. Надо полагать, он поспешил на распродажу оптом того, что не успел продать в розницу. Таким образом, Толемей-хан лишился не только части движимого имущества, но и двух друзей, которые скрашивали его досуг. Помимо этого, очевидного, неудобства ему пришлось самому приниматься за хозяйственные дела, к которым он, по правде говоря, не испытывал никакой привязанности. И тогда он вспомнил о родном племяннике, прозябавшем нотариусом в захолустном городе Микены — столице столь же захолустной провинции, отправив к нему гонца с письмом. В письме он уговаривал бедного родственника как можно скорее прибыть со всей семьей в его, Толемей-хана, новое поместье. Два места, освободившиеся за его обеденным столом, за неимением других подходящих кандидатур, заняли приходский священник Феофан и доморощенный архитектор (по совместительству — старший садовник) Циркуль. Других грамотных и образованных людей в его окружении не было. Несколько раз чести отобедать с ним удостаивалась Урсула-воительница, но, к сожалению, разговаривать с ней можно было только на две темы: об охоте и про войну, — то есть о том, что Толемей-хан уже давно разлюбил. С угрюмым и застенчивым напарником Урсулы по прозвищу Тибул он практически не общался. Но и об услуге, которую тот ему оказал, расправившись с его злейшим врагом Виктором-ханом, не забыл: приказал выдать юноше две пары нижнего белья и нарядную верхнюю одежду. Немного погодя, он распорядился передать ему в услужение трех девушек из гарема, «подпорченных» похотливым Моисей-ханом. По правде говоря, отпускать эту парочку: Урсулу и Тибула, — ему очень жаль, поскольку, глядя них, он с ностальгией вспоминал события собственной жизни, описанные им в «Повести о неудавшемся путешествии». Последние из орландов проживали в Летнем дворце на мысе Принцессы Грез в ожидании наступления весны, когда на Байкале прекратятся свирепые зимние штормы, и они смогут на попутном корабле и при попутном ветре добраться до Айхеноя, а оттуда с первым купеческим караваном — до реки Елены. Хлопоты по восстановлению расстроенного управлением Моисей-хана дворцового хозяйства, прием посетителей из соседних городских и сельских поселений отнимали много времени и сил. Толемей-хан совсем забросил научные занятия, и смог их продолжить лишь после прибытия в Летний дворец племянника Якир-хана с его многочисленной семьей и завершения весенних полевых работ. На том же корабле, на котором прибыла семья Якир-хана, отправились в обратный путь в Эльдорадо Урсула-воительница и ее юный друг Тибул. Толемей-хан оплатил их проезд до Айхеноя, выделил съестные припасы на дорогу и уговорил принять в подарок дорогое оружие, нарядную одежду и трех рабынь — тех самых чаровниц из гарема покойного принца Арона, которых обрюхатил бывший дворцовый приказчик. И, вот, в один из похожих весенних дней, когда расцветали яблони и вишни, Толемей-хан после почти двухмесячного перерыва пришел в дворцовую библиотеку, и первое, на что обратил внимание, усаживаясь за конторку, была стопка тетрадей из пергамента — тех самых, которые когда-то принадлежали донне Анастасии и по решению суда перешли Урсуле. На стопке тетрадей лежала записка, сложенная из бумаги в форме треугольника. Развернув ее, Толемей-хан узнал до боли ему знакомый почерк их высочества Тезей-хана: