Нелл Уайт-Смит - Лис, который раскрашивал зори (сборник)

Перед ним находился тойя. Внешне, он больше напоминал мужчину, но белёсая кожа, гладкая, будто туго натянутая и такая тонкая, что, казалось её можно порвать слишком длительным взглядом, выдавала в нём редкую для механоидов гендерную принадлежность. Сидевшее перед мастером существо не было ни мужчиной, ни женщиной. Появление, таких, как он, было редкостью и большой удачей для Центра.

Тойя сейчас сидел перед ним, молча ожидая разрешения бумажных формальностей при новом назначении, закинув ногу на ногу и аккуратно сложив на колене руки с длинными тонкими пальцами, словно созданными для рисования, или фортепьяно. Несмотря на то, что вновь прибывший в город механоид, находился в помещении, он не снял перчаток и остался в кашне, накинутом поверх лаконичного костюма. Его небольшая дорожная сумка стояла тут же, подле стола.

Мастер Центра, наконец, окончив с оформлением записи о назначении, направил одну копию документов для внесения в архив по пневматической почте, а вторую передал тойе через стол:

− Я рад, что вы согласились на это назначение, и позвольте выразить ещё раз мою личную глубокую признательность, за вашу будущую помощь, господин Райяк. Как и сказано в вашем контракте, заказ Центра – пятеро младенцев. Мир, становится больше, мастер Райяк. И больше его делаете именно вы.

− Я делаю то, что в моих силах, – формально ответил тойя.

− С вашего позволения, – мастер Центра деликатно улыбнулся, бросив на своего необычного собеседника хитрый взгляд, и продолжил, – я хотел бы сказать, что ваша работа вызывает во мне глубокое уважение. Вы даёте этому миру саму жизнь. Но в этот раз вам, вероятнее всего, придётся нелегко: я знаю госпожу Линн и Венда много лет. Они замкнуты друг на друге, и по доброй воле вряд ли пойдут на контакт. Они оба бесплодны, и без вас никакой надежды на продолжения рода госпожи Линн нет. Однако я должен вас предупредить, мастер Райяк, что по мнению Центра, безусловно основанного на доказательствах, бесплодие госпожи Линн − не следствие естественных процессов. Она сама это сделала с собой. Это трудная пара, мастер Райяк, но… − мастер Центра всё же не удержался и проявил свою профессиональную осведомлённость, − ваша работа на прошлом назначении… впечатляет, − тойя не смутился и эти слова не польстили ему.

− Вы подобрали верное слово, мастер Тарр, она именно впечатляет, и далеко не все впечатления о ней − положительны. Тем не менее, младенец жив, и он унаследовал от своих родителей всё, что было необходимо и станет великим воином с великими способностями. Во славу.

− Во славу, во славу… Этот мир, мастер Райяк, − отвлечённо начал рассуждать сотрудник Центра, − слишком сыт, он… слишком одет, обут и развлечён. Он не может понять смысл жертвенности. Но правда в том, что мы живём в тех временах, когда она необходима…

Тойя, не дожидаясь приглашения, встал, и поднял дорожную сумку:

− Досуже рассуждать о жертвенности во все времена плохо, мастер Тарр. Это опасно тем, что о жертвенности кроме всех говорят палачи, − он вежливо дотронулся до полей шляпы и отдал знак окончания разговора, − я полагаю, у нас ещё будет множество возможностей обсудить это в менее суетной обстановке, но теперь позвольте мне проститься − я хотел бы познакомиться со своими будущими супругами. О времени и месте церемонии я доложу вам после, по протоколу.

С этим, тойя покинул здание Центра.

Были последние теплые дни осени: солнце уже почти не грело, но светило ясно в высоком безоблачном небе, межи отдавали небольшому городу последнее накопленное тепло. Для мастера Райяка такая погода была редкой возможностью насладиться уличными прогулками: тонкая кожа и слабая вегетативная система не позволяли ему хорошо переносить ни жару, ни холод. Всего несколько недель в году: весной и осенью он мог без опаски и сопровождающих покинуть помещение, поднять свободно глаза на небо, вдохнуть полной грудью воздух, впитав в себя запах города.

Его новый сопровождающий − молодой парень из местных, взял из рук тойи сумку, изо всех сил стараясь не пялиться на своего нового господина. Мастер Райяк, бросив взгляд на юношу, и сам приложил усилия для того, чтобы на его лице не отразилось пренебрежения − в таких небольших городах сложно было рассчитывать на качественные услуги. Он невольно бросил взгляд на свои перчатки, которые скрывали ожоги на молочно-белых кистях рук. Ему вдруг словно послышался треск огня. Так часто бывало.

Юноше он велел отнести вещи в дом и ждать его там. В такую погоду тойя чувствовал себя уверенно, и потому позволил себе пройтись вдоль проезжей части по солнечной стороне улицы, разглядывая нарядные дома центральной части города. На него смотрели. Клерки, мастеровые, механоиды белых профессий, сотрудники оранжереи, чья смена приходилась на другую часть суток. Город этот был небольшим − многие здесь были знакомы, и от того почти все знали к кому и зачем был назначен мастер Райяк.

Он чувствовал себя голым, даже нет − выставившим себя на всеобщее обозрение в позах самых откровенных и холодных. Смотреть на него для прохожих было почти тем же, что смотреть в чужую постель. И ясно − в чью именно. Мастер Райяк казался себе экспонатом в каком-то странном анатомическом театре, суть которого − наглядная демонстрация низведения нежности до физиологии. Он ощущал это столько, сколько помнил себя. Порой ему казалось, что он и сам воспринимает себя именно так.

И всё же день был таким чудным. Тойя поднялся на часовую башню, заплатив за билетик на смотровую площадку (кассир был автоматическим − значит приходить можно будет всегда и впредь не опасаясь того, что эту его привычку станут обсуждать). Сверху хорошо были видны оранжереи.

Под ленивыми лучами осеннего солнца, они казались необъятными. Мастер Райяк впервые в жизни видел это воочию. Казавшиеся бесконечными стеклянные кровли теплиц, уходили далеко за межи. Здешние пустоши отличались спокойным, хотя и прохладным климатом: нагорья отсекали злой ветер, и в долине почти не бывало бурь. Впрочем, этот островок спокойствия, который в котором можно было вести застройку вне межей был небольшим, и со временем полностью должен был заполниться квадратами из стекла и метала, а также зеркал, которые ловили каждую кроху солнечного света и направляли вниз, туда, где созревали зерна. Солнечное тепло разогревало ликру в зерновых машинах, и уменьшало затраты угля на поддержание нужной температуры для химических реакций внутри вызревательных автоматонов.

Тойя опустил голову, сделал несколько глубоких вдохов. Скоро придёт длинная зима. Скоро зеркалам нечего будет ловить. Сможет ли он выдержать пребывание здесь на протяжении двенадцати, а то и пятнадцати лет, и выполнить то, ради чего прибыл? Мастер Райяк снова посмотрел на блистающие в полуденном солнце квадраты стекол, перехваченных железными стяжками. На мгновение, и они показались ему нагими.