Митчел Уилсон - Живи с молнией

- Почему нельзя стоять обеими ногами в воздухе? - повторил Джоди. - Я могу стоять одной ногой на полу, а другую поднять в воздух. И на другую стать, а другую поднять в воздух, а на обе ноги стать в воздухе не могу.

- Сила земного притяжения, - кратко объяснил Эрик.

- А мне это непонятно, - с наивным видом сказала Сабина.

Эрик сердито взглянул на нее.

Джоди обернулся к матери.

- Земное притяжение - это когда мячик бросишь вверх, а он летит на пол, - объяснил он.

- Ну вот, и ты тоже, как мячик, - сказал Эрик, считая разговор оконченным.

- Но когда я задираю одну ногу, почему земное притяжение не притягивает ее вниз?

- Знаешь, Джоди, ты подумай и постарайся понять сам, а если не сможешь, тогда я скажу.

- А я вот думала-думала и все-таки не понимаю, - начала Сабина.

- Послушай, Сабина, прекрати это, пожалуйста.

Она поглядела на него долгим испытующим взглядом, как будто он был незнакомцем, стоящим у дверей, и она не могла решить, впускать его или нет. Затем она отвернулась, как бы спокойно захлопнув перед ним дверь. Эрик смотрел на нее и сердито думал, до какой степени она к нему несправедлива.

Было время, говорил он себе, когда на его резкости она отвечала тем же или начинала подшучивать над ним, пока его раздражение не проходило само собой. А теперь она ведет себя так, будто ей все равно. А ведь совсем недавно ему казалось, что они снова могут сблизиться. Как было хорошо в тот вечер, когда они устроили себе праздник. "Какого черта ей еще от меня нужно?" - злобно думал он. Неужели она не понимает, что с ним творится? Неужели она, его Сабина, тоже превращается в одну из тех жен, которые вечно ходят с обиженным видом и дуются, если муж не является вечером домой с цветами и с влюбленной улыбкой на лице?

Он сдерживался, пока Джоди не ушел спать. Тогда, твердо решив сохранять ледяное спокойствие, он бросил ей:

- Не могла выбрать другого времени, чтобы дуться. У меня и так голова кругом идет...

Она, казалось, снова приоткрыла дверь своего заветного дома, чтобы взглянуть, все ли еще он стоит у порога.

- Я ничего не имею против твоего стремления стать великим человеком, но ты лучше, чем кто-либо, должен понимать, что не годится начинать с подражания дурным привычкам великих людей, - сказала она. - Мне казалось, что ты это понимаешь, ведь раньше ты был совсем другим. Я давно уже терплю все молча, Эрик, и одно время мне даже казалось, что наша жизнь снова налаживается. Пусть твоя работа поглощает тебя целиком. Это все прекрасно. Но вспоминай же и о нас хоть изредка!

- Ладно, Сабина, - устало сказал он. - Ладно. Можешь сколько угодно иронизировать над тем, что я корчу из себя великого человека, но, может, ты наконец поинтересуешься, что меня сегодня так взволновало...

- Почему же ты сразу не сказал об этом? - спросила она, мгновенно смягчаясь.

- А почему ты сама не спросила? Ты же видишь, в каком я состоянии.

- Я давно уже перестала тебя о чем-либо спрашивать, ведь ты даже не замечаешь моих вопросов.

- Дорогая, ради бога, перестань! - Он вытащил из кармана патент. - Вот, смотри. Это я получил сегодня.

Сабина протянула руку за бумагой, не сводя с него нерешительного взгляда. И тут Эрик понял, что она все-таки впустила его в свой дом и позволяет посидеть в передней, пока она решит, стоит ли его накормить и обогреть.

- Подожди, сейчас я возьму очки, - мягко сказала она. - Они, должно быть, у меня в сумке.

- С каких это пор ты носишь очки?

Сабина взглянула на него и хотела было что-то сказать, но сдержалась.

- Лучше уж ничего не говори, Эрик. А то получается еще хуже.

Она ушла в спальню и вернулась в роговых очках. Жест, которым она, принимаясь за чтение, поправила дужку очков, показался Эрику очень знакомым. Вдруг он понял, что видел ее в очках тысячу раз.

- Знаешь, я ничего не понимаю, - сказала она. - Я даже не могу разобраться в первой фразе. Кто такой Зарицкий?

- Мистер И.М.Зарицкий - это человек, изобретший нечто вроде моего резца лет десять назад. Только он сам не понимал, что он изобрел. И если я сейчас подам заявку на патент, то, хотя мой станок несравненно лучше, мне швырнут ее обратно и скажут, что у них уже имеется изобретение мистера И.М.Зарицкого. Вот кто такой Зарицкий.

- Он живет в Бронксе, - заметила Сабина, разглядывая патент. - Вот его адрес - Симпсон-стрит.

- Ну и что? Ты хочешь, чтобы я послал ему цветы?

- Это в Восточном Бронксе. Он, видимо, очень небогат, твой изобретатель, - продолжала она.

- Возможно. Да брось ты эту бумажку, Сабина. Разве ты не понимаешь, в чем дело? Если мне не удастся опротестовать этот патент, все мои планы и надежды развеются, как дым. Арни О'Хэйр говорит, что компания должна купить патент Зарицкого, но в таком случае каково будет мое положение? Конечно, я знаю в тысячу раз больше Зарицкого, мою работу нельзя и сравнивать с его стряпней, но раз первый патент был на его имя, значит, автор изобретения он, а не я.

- А что говорит Тернбал?

- Ничего. Он еще не знает об этом. Но я уже придумал, как себя вести. Завтра я составлю отчет о своей месячной работе. Я уже сколько лет посылаю их Тернбалу, но он никогда их не читает и на этот раз не прочтет. Если потом окажется, что нам все-таки придется купить патент Зарицкого, то я могу вытащить свой отчет и показать, что я сам предлагал такой ход. Это будет игра наверняка. А тем временем я буду всячески проталкивать мое изобретение...

Он резко остановился. Сабина глядела на него странным взглядом, от которого ему стало как-то не по себе.

- Скажи мне, что за человек твой друг О'Хэйр? - спросил он.

- По-моему, он скорее твой друг, чем мой.

- Ну ладно, ты знаешь, что я хочу сказать. Он честный человек?

- Когда я его знала, мы никогда не занимались обсуждением вопросов этики, - сказала Сабина.

Эрик наконец догадался, что означает выражение ее глаз.

- Тебя, кажется, все это нисколько не волнует.

Она немного помолчала.

- Мне ужасно неприятно. Прости меня. Ведь это для тебя так важно. Казалось, желание держаться с ним как можно мягче боролось в ней с негодованием на то, что он не дает ей возможности быть ласковей. А он словно испытывал ее, готовый обидеться на каждое замечание, которое ему удастся из нее вытянуть.

- Значит, для тебя это совсем не важно? - настаивал он.

- Ты хочешь знать, огорчена ли я тем, что от тебя может уплыть пост председателя компании? Могу тебе ответить: нет, не огорчена. Буду я горевать, если ты не станешь миллионером? Нет! Чего ради я буду огорчаться? Что это нам даст? То же самое, что сейчас, только еще хуже? Я знаю, сколько надежд у тебя связано с твоей карьерой и что она для тебя значит, но я ничего этого не хочу. И никогда не хотела. Да и ты, если уж говорить правду!

- Ради Бога, не объясняй мне, чего я хочу!