Филип Фармер - Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы

И, не дожидаясь ответа, запел. Боуи скорчил рожу. После воскрешения голос Крокетта не стал лучше. Он по-прежнему звучал, точно у страдающей лягушки-быка.

— Хватит, прекрати! — велел он, как только бравый переселенец с Дикого Запада закончил первый куплет. — Пора возвращаться в нашу хижину. Мы живем втроем: я, Сократ и Мейсон. Там полно места. Хочешь поселиться у нас?

— А другие не против? — спросил Крокетт. — Не хочу никому навязываться.

— Со мной все в порядке, — сказал Мейсон, который, проходя мимо, услышал вопрос. Он пожал Крокетту руку. Приземистый и кряжистый парень, он казался карликом рядом с обоими шестифутовыми друзьями с Запада. — Я преподавал историю там, на Земле. Поговорить с кем-то вроде тебя, это все равно, как если бы мечты сбылись.

— У меня также нет возражений, — добавил Сократ. И улыбнулся. Крепко сбитый, с небольшим лицом и круглыми глазами, он отличался гротескным уродством. — Наш дом — твой дом.

— Вы оба очень добры, — сказал Крокетт. Улыбнулся и кивнул привлекательной женщине, прошедшей мимо них. — Нет проблем с женщинами или чего-то такого?

— Я посещал нескольких леди, — сказал Боуи, и его синие глаза заискрились, — но ничего серьезного. Неохота себя связывать. То же самое касается и Билла. А Сократу хватило его прежней женушки.

— Все мужчины должны жениться, — торжественно провозгласил философ. — Если тебе достанется хорошая жена, ты будешь счастлив и удовлетворен. Если достанется дурная, станешь философом. — Безмятежно пожал плечами и улыбнулся. — Я примечательный философ.

Крокетт прыснул.

— Не сомневаюсь. Вашу хибару легко найти?

— Вверх по склону, примерно в сотне ярдов от города, — ответил Боуи. — А что? Куда ты идешь?

— Да тут одна маленькая леди подмигнула мне, пока вы, простаки, зевали, — сказал Крокетт, подбирая грааль и полотенца. — Думаю, я потрачу немного времени, чтобы узнать ее лучше. Вечерком приду.

Затем на миг всякое добродушие испарилось с его физиономии, и голос стал ледяным:

— И тогда мы поговорим об Аламо, Джим. И о нашем приятеле Сант-Аннушке.

Пятеро собрались у ревущего костра в ту ночь. Крокетт появился у хижины Боуи на закате, широко улыбаясь, но отказываясь сказать хоть что-нибудь о том, чем занимался весь день.

— Я слишком джентльмен, чтобы распускать язык, — ответил он на всех их вопросы.

Никто не видел смысла в том, чтобы упомянуть, что его избранницей была Клио Афинская, славившаяся в здешней общине своей исключительной любвеобильностью. Он довольно скоро о ней услышит, как в свое время Боуи и Мейсон. И многие другие.

Пятым в их обществе был человек с тихим голосом, который откликался на имя Исаак. Высокий, прекрасно сложенный, с примечательными чертами лица и темно-русыми волосами, и с глазами, столь печальными, каких Боуи ни у кого прежде не видел. Склонный к уединению, этот человек жил сам по себе на краю леса.

И хотя он не страдал приверженностью к жвачке грез, по ночам его преследовали кошмары, которые он отказывался с кем-либо обсуждать. Часто в полуночные часы его крики долетали до города, вызывая у всех, кто их слышал, холодную дрожь. Многие из греков считали, что он проклят богами. Несколько раз в неделю, ближе к ночи, Исаак появлялся у хижины Боуи, чтобы молча посидеть у огня. И, хотя он бегло изъяснялся на латыни, греческом и эсперанто, он редко что-либо говорил, если только к нему непосредственно не обращались; и даже тогда его ответы были коротки и по существу. Сократ полагал, что Исаак голодает по человеческому обществу, но не по ответственности дружбы. Боуи, которому доводилось встречать похожих людей в пограничье, всегда сердечно приветствовал гостя.

— Ты помнишь, как умер? — спросил Крокетт, небрежно пошевеливая в огненных лоскутьях костра бамбуковой палкой. — Не здесь, а в первый раз, на Земле?

Вопрос мог касаться каждого, но он задал его именно Боуи. И техасец ответил ему:

— Я довольно здорово измотался ко времени, когда по мою душу пришли мексиканцы. И пневмония, и сломанные ребра, и все, что хотите, словом, карты были выложены. Не то чтобы это много значило для верховых. У них глаза были налиты кровью, если ты понимаешь, о чем я. — Он сделал паузу, как если бы мысленно перебирал все подробности. — Я сидел, прислонившись к задней стене, когда услышал, как они едут. И решил: это лучше, чем помереть в постели. Когда они в конце концов поперли на меня, я одарил одного свинцом в грудь, а другому ножом вспорол кишки. Тут меня подвели ноги, и я рухнул на пол. Наверное, прямо тогда я и умер. Потому что следующее, что я помню — это как пробудился на травке у Реки, как и все прочие, четыре года назад.

— Они выволокли твое тело во двор и подбрасывали, ловя на штыки, — сказал Крокетт. И, содрогнувшись, уставился в жаркий огонь. — Солдаты отменно тебя мертвого изуродовали. И то же самое сделали с несколькими другими. Отвратительное было зрелище. Я видел все от начала до конца.

— Видел? — в изумлении переспросил Боуи. — Значит, ты уцелел, когда мексы взяли форт?

— Угу. Я и трое других сразу сдались, чуть увидели, что дело безнадежно. Нам показалось, что это самое лучшее.

— Но во всех книгах по истории говорится, что ты погиб в Аламо, — вставил Билл Мейсон.

— Лишнее доказательство, что не следует верить всему, что читаешь, — сказал Крокетт со слабой улыбкой. Затем лицо его стало хмурым. — Практическое значение имеет, что я там и умер. Санта-Анна не был в тот день в настроении миловать. Его парни довольно быстро нас прикончили.

— Что? — воскликнул Билл. — Как?

— Прежде чем они атаковали, генерал велел своим солдатам: «Пленных не брать». И он не шутил. Так что, когда нас привели, Санта-Анна на нас даже не взглянул. А просто повторил приказ. И его чертовы кавалеристы прямо на месте закололи нас штыками. Испуская последний вздох, я поклялся, что посчитаюсь с этим черствым ублюдком. И с самого дня Воскрешения ищу его повсюду.

— Что ты намерен делать, если найдешь его? — спросил Мейсон. — Это местечко устроено так, что вырывает жало у мщения. Убьешь кого-то, а он возрождается где-нибудь подальше. Руку отрежешь — отрастет.

— У меня по этому поводу есть кое-какие мыслишки, — заметил Крокетт, и его зубы недобро сверкнули. — Самое трудное — это разнюхать, где наш Генерал. У этой Реки народу, как собак нерезаных.

— Все человечество с начала и до двухтысячного года, — сказал Билл Мейсон. — По крайней мере, так уверяют некоторые. Тридцать или сорок биллионов, чуть больше или чуть меньше.

— Слишком большие числа, чтобы я с ними совладал, — вздохнул Крокетт. — И все-таки я терпелив. Даже если поиски займут тысячу лет, я его найду. Заметано.

— А что суетиться-то? — спросил Боуи не без горечи. — Билл прав. Месть ничего больше не значит. Не стоит хлопот.