Филип Фармер - Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы

Земля под ним отстояла на расстоянии трехсот футов, но он мог явственно слышать рев и крики толпы, а иногда — обрывки слов какого-нибудь ее представителя. Опрокинутые кверху лица по большей части выражали нетерпение или злобу. Немногие явно ощущали страх или сочувствие к нему.

Там, где кончалась доска, начинался пустой промежуток в двенадцать футов. За ним начинался конец другого трапа, такой же длины и ширины. Но от веса Дэвиса конец доски, на котором он стоял, прогибался и опускался на пять дюймов ниже второго трапа.

Если Дэвис сумеет перепрыгнуть с одной доски на другую, он будет свободен. Император обещал, что любой преступник, который сможет это проделать, получит разрешение в целости и сохранности уехать из страны. Однако нельзя было предпринимать такую попытку или отказаться от нее по выбору. Все главные преступники приговаривались к такому испытанию.

Люди, собравшиеся внизу, боялись за него или надеялись, что он свалится. Их отношение зависело от того, поставили ли они за или против него.

У него за спиной, стоя на платформе башни, другие заключенные издавали ободряющие крики. Дэвис не знал двоих из них и не имел понятия о том, в чем заключались их преступления. Остальные были его товарищами, если можно их так назвать, которые все вместе предприняли далекое путешествие и были захвачены в плен жителями Королевства Западного Солнца. Это были викинг Ивар Бескостный, сумасшедший француз Фаустролл и проклятие Дэвиса, — красивая, но нечистоплотная Энн Пуллен.

Дэвиса выбрал император Пачакути, чтобы он прыгал первым. Он-то как раз хотел бы оказаться в конце очереди. Если бы он отказался прыгать, его столкнули бы с башни стражники.

Ивар закричал на старонорвежском. Хотя ветер относил слова далеко от губ великана, Дэвис слышал их, как будто они звучали далеко-далеко:

— Покажи им, что ты не боишься! Беги смело, без страха! Беги с быстротой Хуги, великана, имя которого означает Мысль! А потом лети, как будто обладаешь птичьей кожей Локи! Молись своему богу, и обещай, что не принесешь позора ему колебаниями! И нам тоже!

Голос Фаустролла был резким и пронизывал ветер. Он кричал по-английски:

— Неважно, если у тебя не получится и ты упадешь, мой друг филистер! Одно мгновение ужаса, катарсис для тебя и для нас, а завтра ты проснешься целехонький, как всегда! Что, если ты извинишь мою откровенность, значит сказать совсем немного!

Что касается Энн Пуллен, то она или ничего не сказала, или ее голос перехватил ветер.

То, что предположил о нем Фаустролл, было, за исключением ругательств, правдой. Сегодня он умрет, на рассвете он будет восстановлен. Но, возможно, он окажется дальше вниз по Реке, и ему придется начинать свое путешествие опять с начала. Эта перспектива заставляла его трусить почти так же перед тем, что ему нужно будет делать в ближайшие двадцать секунд. Ему было дано всего две минуты, чтобы предпринять попытку.

— Десять футов, Эндрю Рыжий! — сказал Ивар, когда император произнес его приговор. — Десять футов! Это всего ничего! Я пробегу по этой доске, как олень, я воспарю с ее конца, как ястреб, и опущусь на другую доску, как рысь, прыгающая на добычу!

Смелые слова. Хотя Ивар был шести футов шести дюймов роста и обладал невероятной силой, он весил больше двухсот тридцати фунтов. Требовалось поднять большое количество мускулов и костей. Чем тяжелее бегун, тем больше прогнется под ним дерево. Ему не только придется перепрыгнуть, нужно будет еще подскочить вверх, чтобы достигнуть конца другого трапа.

У Дэвиса было то преимущество, что его рост равнялся всего пяти футам шести дюймам, а весил он только сто сорок фунтов. Но разницу составляла степень куража у прыгуна. Повидал он таких мужчин и женщин, которые вполне могли бы преодолеть промежуток, если бы страх не удерживал их.

Никаких колебаний, внушал он себе. Сделай это! Покончи с этим! Вложи в прыжок все, что у тебя есть! Но в желудке у него ныло, и он дрожал.

Он молился Богу, когда рысью помчался назад к башне и поворачиваясь, чтобы встать лицом к доске. Пятидесяти футов не было достаточно для хорошей пробежки. На такой дистанции он не сможет развить максимальную скорость. Но как есть, так и есть. Этого никак не избежать, никаких уважительных причин. Все еще молясь, он полусогнул колени для начального приседания и прыгнул изо всей силы. Тошнота и трусость прошли, или он теперь их не сознавал, он чувствовал себя так же, как было с ним в 1845, ему было десять лет и он совершал прыжок через ручей с другими фермерскими мальчишками, возле Баулинг Грин, графство Клей, Индиана. Тогда он был отмечен славой своего здорового молодого тела и ощущением бессмертия.

Теперь же его дух и тело стали едины, так же едины они были, когда он совершил тот победный прыжок на Земле. Он стал стрелой, нацеленной на конец доски за пустотой. Крики его товарищей, рев толпы и громкий отсчет начальником стражи секунд слились в один голос. Его босые ноги шлепали по дереву так же, как они шлепали по грязи, когда он победил в соревнованиях со школьными друзьями. Но тогда-то при неудаче он рисковал только промочить ноги.

Конец планки приближался гораздо быстрее, чем он считал возможным. Дальше находилось расстояние, которое ему придется преодолеть, короткое в действительности, но длинно-длинное в его представлении. А поддерживающий брус опускался. Всего на несколько дюймов, но легкое отклонение от горизонтального положения может его подвести.

Он сильно оттолкнулся ногой и стал подниматься выше, выше и выше. Под ним зияла пустота. Он думал: «О Боже, которому я всегда хранил верность, избави же меня от этого зла!» Но совершенно неожиданный экстаз пронизал его. Он ощущал, что рука Бога не только подняла его, но окутала его экстазом, какой знал мало кто, кроме святых.

Вчера Эндрю Пэкстон Дэвис тоже был высоко над землей. Но над ним не действовал никакой приговор, и он не боялся немедленно умереть. Он цеплялся за перила бамбуковой площадки, представляющей собой воронье гнездо, а оно раскачивалось на сильном ветру. У него начиналась морская болезнь, хотя никакого моря в этом мире не было.

Сияющий на раннем утреннем солнышке, город внизу скрипел, как будто он был кораблем под полным парусом. До того он поднялся по многим лестницам и взобрался на множество приставных лесенок, минуя массу этажей, чтобы достичь самого верха сторожевой башни, самого высокого сооружения скелетообразного здания, которое само по себе было городом. Хотя Дэвис стоял там всего две минуты, он чувствовал себя так, словно целый час простоял на вахте судна во время сильного шторма. Но обзор все-таки определенно был мирным и ничем не потревоженным. Буря бушевала внутри него самого.