Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Он протянул мне другую руку; на обнажившемся запястье я заметил следы от наручных кандалов. Я слушал рыдания сестры и думал: как счастливы женщины, ведь они могут слезами и горячими поцелуями облегчить сердце, сгес272 Последний человек ненное слишком сильным чувством. Мужчине мешают стыд и привычка сдерживаться. Много отдал бы я за то, чтобы, как в детские годы, прижать его к груди, целовать ему руки и плакать над ним. Я задыхался от избытка чувств, естественный выход которых нельзя было остановить: глаза мои налились слезами, я отвернулся, и слезы, бежавшие все сильнее, пролились в море. Едва ли стоило их стыдиться. Я видел, что растроганы даже грубые матросы, и лишь глаза Раймонда оставались сухими. Он лежал, погруженный в блаженный покой, который всегда чувствуют выздоравливающие, спокойно наслаждаясь свободой и соединением с той, кого обожал. Пердита наконец овладела собой, встала и оглянулась, ища Клару; девочка, не узнав отца, испугалась; не замеченная нами, она убежала на другой конец лодки, но по зову матери вернулась. Пердита подвела Клару к Раймонду, и первыми ее словами были:

- Любимый, обними нашего ребенка.

- Подойди ко мне, милая, - сказал отец. - Неужели ты не узнаешь меня?

Она узнала его голос и кинулась к нему в объятия, смущаясь и волнуясь.

Видя, насколько слаб Раймонд, я боялся, не повредит ли ему встреча с восторженной толпой. Но, заметив, как страшно он изменился, толпа стихла; умолкли музыка и приветственный шум; солдаты очистили проход, к которому подъехала карета. Его поместили туда, Пердита и Клара также вошли, и гвардейцы сомкнулись вокруг. По толпе прокатился неясный гул, подобный рокоту моря, и она расступилась перед каретой. Боясь громкими кликами повредить тому, кого они пришли приветствовать, люди лишь молча низко кланялись проезжавшей карете; она медленно покатила вдоль Пирея, мимо древних храмов и гробниц, под отвесным утесом. Шум волн остался позади; шум толпы временами возобновлялся, но уже приглушенньш; и, хотя дома, храмы и общественные здания были украшены флагами и коврами, хотя вдоль улиц выстроились солдаты и собрались для приветствия тысячи жителей, всюду царило торжественное молчание. Солдаты брали на караул, знамена склонялись; не одна белая ручка махала флажком, пока ее обладательница тщетно пыталась разглядеть своего героя в глубине кареты, которая в сопровождении гвардейцев подъехала к отведенному для Раймонда дворцу.

Раймонд был слаб и истощен, но проявления внимания и любви к нему наполняли его гордой радостью. Внимание это могло даже вредить ему. Хотя народ и сдерживался, постоянный шум и суета вокруг дворца, фейерверки и частые выстрелы, проезжавшие экипажи и верховые задерживали выздоровление Раймонда. Поэтому мы на время переехали в Элевсин131, где покой и нежная забота с каждым днем возвращали силы нашему больному. Усердный уход Пердиты был главной причиной его скорого выздоровления, но немало способствовало этому и удовольствие, которое доставляло Раймонду выражение народной любви. Говорят же, что более всего мы любим тех, для кого Том И. Глава первая 273 много делаем. Раймонд сражался и побеждал ради афинян; ради них перенес лишения и плен; их благодарность глубоко его трогала, и он мысленно поклялся навсегда связать свою судьбу с народом, столь пылко к нему привязанным.

Общественные интересы всегда занимали в моей жизни немалое место. В ранней юности всё совершавшееся вокруг втягивало меня в свой водоворот.

Теперь во мне произошла некая перемена. Я любил, надеялся, радовался; но было и нечто кроме этого. Я пытливо интересовался внутренней пружиной в действиях окружавших меня людей; я старался правильно прочесть их мысли и разгадать их сокровенную суть. Все события глубоко интересовали меня и складывались передо мною в картины. Каждому действующему лицу и каждому чувству я находил в них должное место. Эти умственные занятия часто помогали мне переносить огорчения и даже страдания. Они придавали нечто возвышенное тому, что в обнаженном виде могло вызывать отвращение; придавали живописность нищете и болезни и нередко спасали меня от отчаяния при самых печальных переменах. Эта моя способность, или инстинкт, пробудилась и теперь. Я наблюдал воскресшую любовь моей сестры, в Кларе видел робкое, но пылкое восхищение отцом, в Раймонде - жажду славы и приятное сознание любви к нему афинян. Вдумчиво читая эту живую книгу, я был менее удивлен, когда в ней открылась новая страница.

В эту пору турецкая армия осаждала Родосго;132 греки, торопливо готовясь и ежедневно посылая туда подкрепления, собирались вьшудить противника к бою. Оба народа считали предстоявший бой в значительной мере решающим, ибо следующим шагом греков должна была стать осада Константинополя.

Раймонд, уже несколько оправившийся, намеревался возглавить греческую армию.

Пердита не противилась его решению. Она ставила лишь одно условие:

разрешить ей сопровождать его. Она еще не знала, что будет делать; но ни за что не стала бы сопротивляться малейшему его желанию и была готова радостно подчиниться всему, что бы он ни задумал. Но одно слово тревожило ее более, чем битвы или осады, при которых, как она надеялась, высокое положение Раймонда ограждало его от опасности. Это слово - для нее пока лишь слово - было чума. В начале июня этот враг человечества поднял свою змеиную голову на берегах Нила; появился он и в тех местностях Азии, которые обыкновенно не посещал. Чума обнаружилась уже и в Константинополе; но, так как в этом городе появление ее было ежегодным, сообщения оттуда не привлекли особого внимания, хотя в них и говорилось, что от болезни уже умерло больше людей, чем обычно за все жаркие месяцы. Как бы то ни было, ни война, ни чума не могли помешать Пердите следовать за своим повелителем или побудить ее хоть единым словом возражать против его намерений. Быть подле него, быть любимой им, снова чувствовать, что он принадлежит ей, являлось преде274 Последний человек лом ее желаний. Целью ее жизни сделалось доставлять ему удовольствие; так было и прежде, но существовала и разница. В прежние времена она не задумываясь делала его счастливым, ибо была счастлива сама, и при каждой необходимости выбирать справлялась с собственными желаниями, ведь она и он составляли одно. Теперь же она старательно исключала свои чувства и даже свою тревогу за его здоровье и благополучие, лишь бы ни в чем ему не перечить.

Его в это время вдохновляла любовь народа Греции, жажда славы и ненависть к бесчеловечному правительству, которое подвергло его мукам, почти стоившим ему жизни. Он не хотел остаться в долгу у афинян, так его обласкавших, хотел поддержать славу, уже связанную с его именем, и искоренить в Европе государство, остававшееся памятником древнего варварства, когда все другие народы вступили на путь цивилизации. Достигнув примирения Раймонда и Пердиты, я стремился вернуться в Англию; но его настоятельные уговоры, а также пробудившееся любопытство и тревожное желание увидеть воочию близкое завершение затянувшихся греко-турецких войн побудили меня продлить свое пребывание в Греции до осени.