Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Просьба моя была подсказана тщеславием, да, тщеславием, но и в этом я вижу перст судьбы - потому что твое присутствие скоро сделается необходимым; ты будешь последней опорой Пердиты, ее покровителем и утешителем. Ты отвезешь ее обратно в Виндзор...

- Разве не вместе с тобой? - спросил я. - Неужели вы снова расстаетесь?

- Не обманывай себя, - ответил Раймонд. - Предстоящее нам расставанье от меня не зависит. И оно очень близко, до него остались считанные дни. Могу ли я довериться тебе? Давно уж хочется мне рассказать о таинственных пред282 Последний человек чувствиях, которые тяготят меня, хотя боюсь, что ты станешь смеяться над ними. Не смейся, мой добрый друг. Эти предчувствия, конечно, ребяческие и неразумные, но они стали частью меня самого, и я не смею даже надеяться пренебречь ими.

Но как могу я ожидать от тебя сочувствия? Ты принадлежишь к здешнему миру, а я - нет. Вот ты протягиваешь руку, это часть тебя, и ты не отделяешь сознания тождества от телесной оболочки, которая зовется Лайонелом. Как же тебе понять меня? Для меня земля - это могила, небесный свод - склеп, где гниют трупы. Для меня не существует времени, ибо я стою на пороге вечности.

Каждый, кого я встречаю, видится мне трупом, который скоро будет покинут оживляющей его искрой и начнет разлагаться.

Cada piedra un piramide levanta,

y cada flor costruye un monumento,

cada edificio es un sepulcro altivo,

cada soldado un esqueleto vivo*'147.

Голос его звучал печально и прерывался глубокими вздохами. - Несколько месяцев назад, - продолжал он, - считали, что я умираю. Но жизнь была во мне сильна. Я испытывал все человеческие чувства; надежда и любовь были утренними звездами моей жизни. Сейчас все мечтают увенчать лаврами чело победителя неверных, говорят о почестях, титуле, власти и богатстве. А всё, чего я прошу у Греции, - это могила. Пусть воздвигнут над моим бездыханным телом надгробие, которое простоит дольше, чем купол Святой Софии.

Откуда у меня это чувство? При Родосто я был полон надежд, но, когда впервые увидел Константинополь, надежды исчезли, а с ними и все светлые чувства. Последние слова Эвадны скрепили печатью мой смертный приговор.

Однако мое предчувствие не связано с каким-либо отдельным событием. Оно явилось - вот всё, что я могу сказать. Говорят, что чума уже пришла в Константинополь; быть может, я вдохнул ее смертельные миазмы и подлинной причиной моих предчувствий является болезнь. Но так ли важно, чем я смертельно поражен? Никакая сила не может отвести удар. Рука Судьбы занесена, и тень ее уже пала на меня.

Тебе, Лайонел, поручаю я твою сестру и ее дитя. Никогда не произноси при ней роковое имя Эвадны. Она стала бы особенно страдать при мысли о странной * И каждый камень - памятник надгробный, И все цветы струят могильный свет, И каждый дом - высокая гробница, И каждый воин - как живой скелет.

Кальдерон де ла Барка

{Пер. с исп. К. Бальмонта.)

Том И. Глава вторая

283

цепи, которая приковала меня к ней, заставляя мой дух повиноваться ее предсмертным словам и следовать за нею в неведомую страну.

Я слушал его и дивился; если б торжественный и печальный тон Раймонда не убедил меня в искренности и силе его чувств, я попытался бы легкими шутками развеять его страхи. Не знаю, что я собирался ему ответить, но меня прервали рыдания Клары. Раймонд говорил, не думая о ее присутствии, и бедный ребенок с ужасом и полным доверием слушал пророчества его гибели. Отец был тронут силой ее горя; он обнял Клару и стал утешать; но и утешения его звучали печально.

- Не плачь, милое дитя, - говорил он, - не оплакивай того, кого едва знала.

Я могу умереть, но и в смерти никогда не забуду и не покину свою Клару. В горе и в радости помни, что дух твоего отца рядом с тобой, чтобы спасти тебя или разделить твою радость. Гордись мною, храни обо мне свои детские воспоминания. И будет так, милая, словно я и не умирал. Одно должна ты обещать мне: ни с кем, кроме дядюшки, не говорить о том, что сейчас слышала. Когда меня не станет, утешай свою мать, говори ей, что смерть была мне страшна лишь тем, что разлучала меня с нею, что последние мои мысли были о ней. Но, пока я жив, обещай, что не выдашь меня; обещай же, дитя мое.

Клара дала это обещание дрожащим голоском и все еще цепляясь за отца.

Вскоре мы причалили к берегу. Я старался рассеять впечатление, произведенное на ребенка словами Раймонда, и вышучивал его страхи. Больше мы о них не услышали - как он сказал, осада города, близкая к завершению, заняла все его время и внимание.

Близился конец владычеству магометан в Европе. Греческий флот, преградив доступ ко всем гаваням Стамбула, мешал доставлять помощь из Азии; со стороны суши выход был возможен не иначе как с помощью отчаянных вылазок, которые приносили урон противнику, ничуть не вредя нам. Турецкий гарнизон стал уже настолько мал, что город легко удалось бы взять штурмом; однако и человеколюбие, и тактические соображения вынуждали к действиям более медленным. Едва ли можно было сомневаться, что в яростной схватке победителей и побежденных дворцы и храмы будут разрушены и все богатства города уничтожены. Беззащитные жители и без того уже пострадали от варварства янычар148, а во время штурма женщины, дети и старцы пали бы жертвами свирепости солдат. Голод и блокада были верными средствами победить; на них мы и основывали наши надежды.

Солдаты гарнизона ежедневно нападали на наши аванпосты и мешали заканчивать возведение осадных сооружений. Из всех амбразур они бросали зажигательные ядра. Наши солдаты иной раз отступали перед отвагой обреченных, которые стремились не сохранить себе жизнь, а лишь продать ее подороже.

Еще хуже было то, что стояло лето, когда южный ветер из Азии нес с собою нестерпимый зной; потоки пересыхали в своих неглубоких руслах, а море словно 284 Последний человек плавилось под безжалостными лучами летнего солнца. Даже ночь не приносила прохлады. Роса не выпадала, трава и цветы были выжжены, увядала даже листва на деревьях, и лето принимало угрюмый облик зимы, своим бесшумным огнем отнимая у людей средства к существованию. Напрасно взгляд искал в пустом небе хотя бы клочок тучки с севера, который принес бы безветренному и душному воздуху надежду на живительную влагу. Небо было ясным и раскаленным. Мы, осаждавшие, страдали гораздо меньше. Окружавшие город леса давали нам тень, река снабжала водою. Особый отряд даже добывал для армии лед с вершин Гема149, Афона и гор Македонии; освежающие фрукты и здоровая пища поддерживали силы людей и помогали терпеливее сносить духоту и зной. В городе же все было иначе. Солнечные лучи отражались от мостовых и зданий. Пересохшие городские фонтаны, дурная пища, к тому же недостаточная, и еще один бич - болезнь умножали страдания жителей. Гарнизон отбирал у них все, что еще можно было отобрать, и к неизбежным бедствиям осады добавлял бесчинства и разорение. И все же они не соглашались капитулировать.