Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Мы спустились с Парнаса по одной из его многих складок и через Ливадию165 направились в Аттику. Пердита не хотела въезжать в Афины, и мы остановились на ночь в Марафоне166. Наутро она повела меня на место, избранное Том И. Глава третья 297 ею для хранения дорогих останков Раймонда. Оно находилось по южную сторону горы Гиметт. Глубокая темная расселина шла от вершины его до подножия; в трещинах скал росли миртовые кусты и дикий тимьян - пища для множества пчелиных племен; из расселины выступали огромные утесы, одни - нависая над нею, другие - вздымаясь вверх. Под этим величественным ущельем простиралась от моря до моря веселая, плодородная долина, а за нею переливались на солнце волны синего Эгейского моря, усеянного островами. Вблизи места, где мы стояли, высился одинокий конусообразный утес; отделившись совершенно от горы, он казался пирамидой, сооруженной самой природой; без большого труда удалось придать ей совершенно правильную форму; под этой пирамидой выкопали узкую могилу, куда положили Раймонда. Краткая надпись, высеченная на камне, указывала имя погребенного, причину и дату его гибели.

По моим указаниям все было сделано за короткое время. Закончить работу и охранять могилу я условился с церковными властями в Афинах и к концу октября уже готовился вернуться в Англию. Я сказал об этом Пердите.

Мучительно было думать, что я отрываю ее от мест, где что-то еще говорило о погибшем; но вся моя душа рвалась к Айдрис и ее малюткам. В ответ сестра попросила сопровождать ее на следующий вечер к могиле Раймонда. Тропа, что шла к ней, была расширена, и высеченные в скале ступеньки вели туда более коротким путем; расширена была и площадка, на которой стояла пирамида. С южной стороны под развесистой смоковницей я увидел фундамент и опоры, видимо, для постройки небольшого домика; мы остановились на еще недоделанном пороге. Справа от нас была могила, впереди внизу - вся долина и лазурное море; заходящее солнце освещало темные утесы, возделанную равнину и украшало пурпурными и оранжевыми бликами спокойные воды; мы сели на скалистый выступ, и я восхищенно смотрел на панораму живых, изменчивых красок, множивших красоту земли и моря.

- Разве не права я была, - сказала Пердита, - когда перевезла сюда моего любимого? Отныне здесь будет сердце Греции. На подобном месте смерть не столь ужасна и даже безжизненный прах как бы приобщается красоте, озаряющей все вокруг. Здесь он спит, Лайонел; здесь могила Раймонда, того, кого я полюбила в юности, с кем сердце мое было в дни разобщения и обиды, с кем я теперь соединена навеки. Никогда, слышишь, никогда не покину я это место. Мне кажется, будто здесь обитает дух моего любимого, а не только покоится его прах.

Но и безжизненный прах его драгоценнее всего, что овдовевшая земля заключает в своем печальном лоне. Кусты мирта, тимьян, маленькие цикламены, выглядывающие из расщелин скалы, и все, что произрастает здесь, - все это родственно ему; свет, озаряющий эти горы, и небо, и море, и долина - все проникнуто его присутствием. Здесь я стану жить и здесь умру.

298

Последний человек

А ты, Лайонел, возвращайся в Англию, к милой Айдрис, к дорогому Адриану. Возвращайся, и пусть моя осиротевшая девочка живет как родная у тебя в доме. Здесь я стану общаться лишь с тем, что было, и с тем, что будет.

Возвращайся в Англию и оставь меня там, где я только и могу согласиться влачить печальные дни, которые мне суждено еще прожить.

Речь ее завершилась потоком слез. Я ожидал подобного безумного намерения и некоторое время молчал, обдумывая, как успешнее побороть эту причуду.

- Милая Пердита, - сказал я, - ты слишком поддалась мрачным мыслям.

Неудивительно, что избыток горя и воспаленное воображение на время затуманили твой рассудок. Даже я полюбил последний приют Раймонда; и все же мы должны покинуть его.

- Так я и знала! - вскричала Пердита. - Я знала, что ты отнесешься ко мне как к глупой и безрассудной женщине! Но не обманывайся. Этот домик строится по моему распоряжению, и здесь я останусь, пока не придет мой час и я не разделю с ним жилище более счастливое.

- Ну что ты, милая!

- Что уж такого странного в моем намерении? Я могла бы обмануть тебя, заверить, что остаюсь здесь лишь на несколько месяцев; торопясь в Виндзор, ты без споров и упреков оставил бы меня, и я могла бы выполнить то, что задумала. Но я не захотела притворяться; вернее, единственным утешением в моей скорби было излить душу тебе, брату и единственному другу. Ведь ты не станешь спорить со мной? Ты знаешь, как упряма твоя несчастная, сраженная горем сестра. Возьми с собой мою девочку, увези ее от печальных зрелищ, рассей ее печальные мысли; пусть к Кларе вернется детская веселость, чего с ней никогда не будет близ меня. Много лучше для всех вас никогда больше меня не видеть. Сама я не стану искать смерти, то есть не стану, покуда владею собой; здесь это возможно. Но если ты оторвешь меня от этого края, самообладание покинет меня, и тогда в отчаянии я могу совершить непоправимое.

- Ты облекаешь свое намерение, Пердита, - ответил я, - весьма убедительными словами, однако намерение это себялюбиво и недостойно тебя. Ты часто соглашалась со мной, что трудную загадку жизни можно решить, только совершенствуясь и способствуя счастью других; и вот теперь, во цвете лет, ты отрекаешься от своих правил и хочешь замкнуться в бесполезном одиночестве. Разве в Виндзоре, где родилось твое счастье, ты станешь меньше думать о Раймонде?

Разве меньше будешь общаться с духом любимого, заботясь о воспитании лучших качеств в его ребенке? Тебя сразило тяжкое горе, и я не удивляюсь, что чувство, близкое к безумию, влечет тебя к горьким и неразумным поступкам. Но в твоей родной Англии тебя ждут дом и любящие люди. Мои нежные заботы успокоят тебя; общение с друзьями Раймонда утешит лучше, чем мрачные раз-Том И. Глава третья 299 думья. Способствовать твоему счастью станет для всех нас главной заботой и самым радостным долгом.

Пердита покачала головой.

- Если бы это было так, - ответила она, - я была бы весьма неправа, отвергая твои предложения. Но у меня нет выбора. Я могу жить только здесь. Я - часть этих мест, а они - часть меня. Это не фантазия; я этим живу.

Проснуться утром и знать, что я здесь, - вот что дает мне силу выносить свет дня; это сознание я вкушаю с пищей, которая иначе была бы мне отравой; с этим сознанием я засыпаю. Оно сопровождает меня постоянно. Здесь я, быть может, даже перестану роптать и, пусть запоздало, соглашусь с решением, отнявшим у меня моего возлюбленного. Он избрал смерть, которая навечно будет записана на страницах истории, вместо долгой жизни в безвестности. А я, избранница его сердца, могу ли я - во цвете лет, прежде чем старость погасит все мои чувства, - найти что-либо лучшее, чем сторожить его могилу, а потом разделить с ним его блаженное упокоение? Вот что я могу сказать, милый Лайонел, чтобы убедить тебя в своей правоте. Если мне этого не удалось, у меня нет больше доводов и я могу лишь объявить свое неколебимое решение. Я остаюсь здесь, и увезти меня можно лишь силой. Пусть так; увозите силой - я возвращусь; заприте, заточите в тюрьму - я убегу и вернусь сюда. Неужели мой брат обречет убитую горем Пердиту на цепь и соломенную подстилку в доме умалишенных, вместо того чтобы дать укрыться в Его тени, в собственном моем, выбранном мною и любимом уголке?