Майкл Муркок - Ледовая шхуна. Маниту. Врата Азерота.Самый большой счастливчик

Она собралась, не сказав ни слова, как и он. Белая ее фигура среди черных теней представляла собой слишком хорошую мишень. Рука ее была не пустой. Маленькое черное оружие, убившее оленя, нацелено было в том направлении, откуда донесся звук, но она не пускала его в действие. Она схватила Ченджеллин, более надежное оружие, и сжала рукоять. Она скользнула во тьму и исчезла.

Кусты шевелились. Обезумевшие кони рвались с привязи, испуганно ржали. Он двинулся между молодыми деревцами и вдруг… то, что он принял за лишай, зашевелилось — черная паучья тень, внезапно ожившая. Он пошел дальше, пытаясь следовать его движениям, не слишком осторожничая, поскольку Моргейн охотилась на того же, на кого и он.

Вторая тень, на сей раз Моргейн — он стоял, помня, что у нее есть оружие, убивающее издали, и очень смертоносное. Она, впрочем, была не из тех, кто стреляет вслепую от страха. Они встретились и постояли рядом. Больше в темноте не слышалось ни звука, кроме храпа потревоженных лошадей.

Зверь не показался. Он сделал жест — направленную вверх ладонь, — предлагая вернуться к тому месту, где горел костер. Они быстро пошли, и пока она собирала еду, он погасил костер. Рот его был закрыт на замок страхом, ощущением возможной засады, и необходимо было бежать. Они скатали одеяла, оседлали лошадей, уничтожили следы лагеря — все это сделав молча и быстро. Вскоре они вновь ехали во тьме уже другим путем, чтобы не следовать за шпионом в безлунной тьме, чтобы не встретить его друзей.

Вспоминая фигуру, испугавшую его, сверхъестественные движения, которые сразу бросились в глаза, он сказал:

— У него была странная походка.

Что подумала Моргейн — для него осталось тайной.

— Там, куда ведут Врата, очень много странных зверей.

Но никто больше не встречался им во тьме. День застал их, когда они оказались вдали от места ночлега, и маршрут их, видимо, отличался от выбранного прежде, а может, и нет. Зеленые ветви окружили их со всех сторон, не давая увидеть направления пути.

Позже они наткнулись на дерево с белой веревочкой, обвязанной вокруг ствола. Дерево было приметное, старое, обожженное молнией.

Ванай остановился. Это было свидетельство того, что здесь побывал человек. Но Моргейн ударила каблуками Сиптаха, и они проехали немного дальше, туда, где следы пересекали их путь.

Колеса оставили в грязи колею.

К его разочарованию, Моргейн свернула на дорогу. Не в обычае Моргейн было искать встречи с местными людьми, о которых она ничего не знала.

— Где бы они ни оказались, — произнесла она, — если это добрые люди, мы предупредим их о том, кого привели за собой. Если понадобится, мы постараемся защитить их и сразимся с нашими врагами.

Он ничего на это не ответил. Этот путь выглядел настолько нелогичным, как и любой другой для них, которые собирались повернуть и встретиться с многотысячной ордой, прекрасно вооруженной, способной превратить в пустыню мир, по которому она шла.

Вывод: Моргейн сказала ему не всю правду. Суть заключалась в мече, висевшем в седле у ее колена. Сама Моргейн тоже обладала частицей этой силы, и, следовательно, не безумие вело ее на этот путь, а просто бесстрашие.

Он поехал за ней. Таков был его долг.

Вдоль дороги встречались всевозможные признаки человека: колеи от колес, раздвоенные копыта скота, сломанные ветки и клочья шерсти на придорожных деревьях. Ванай решил, что это тропа, по которой здешние пастухи гонят стада на водопой. Где-то неподалеку должно находиться пастбище.

День клонился к концу, когда они оказались в центре всего этого.

Это была деревня, в которой могли бы жить какие-нибудь лесные жители Андура. Правда, крыши здесь были другой формы, с выгнутыми скатами. Они купались в солнечном сиянии, на них падали тени старых деревьев, зелено-золотистая дымка окутывала старые срубы и крыши, покрытые соломой. Деревня как бы представляла собой одно целое с лесом, если не считать крашеные бревна срубов, хотя краски давно выцвели. Изб было около тридцати, и они не были ограждены стеной для их защиты… загоны для скота, одна-две телеги, пыльные амбары. И одно огромное здание из бревен с резными карнизами и соломенной крышей. Не дворец какого-нибудь лорда, а просто громоздкое, покосившееся строение со множеством окон.

Моргейн остановила коня, и, оказавшись рядом с ней, Ванай натянул поводья. Он почувствовал слабость в груди.

— У такой деревни, — сказал он, — не может быть врагов.

— Будут, — сказала Моргейн и пришпорила Сиптаха.

Их появление вызвало в деревне небольшую суматоху. Дети, возившиеся в пыли, оторвались от игр и уставились на них. Женщины выглядывали в окна и тут же выскакивали из дверей, вытирая руки о подолы. Два старика вышли из большого дома и стали дожидаться, когда они приблизятся. К этим двум подошли люди помоложе, а также старухи и парнишка лет пятнадцати, и еще работник в кожаном фартуке. Подошли и другие старики. Они хмуро стояли… обычные люди, смуглые, невысокие.

Ванай нервно вглядывался в простенки между домами и просветы между деревьями, окружавшими их, и неширокие поля, лежавшие за деревьями. Он вглядывался в открытые окна и двери, в загоны и на телеги, ожидая засады. Ее не было. Он сжимал пальцы на рукояти меча, висевшего на боку коня, но Моргейн держала руки на виду — она казалась мирной, грациозной. Ему стало стыдно, что он оглядывается на все так подозрительно.

Моргейн натянула поводья возле небольшой кучки народа, собравшейся на ступеньках большого дома. Люди поклонились все вместе, грациозно и торжественно, как лорды, и когда они вновь подняли лица, на них было выражение интереса, но ни в коем случае не страха.

«Не верьте нам, — думал Ванай. — Вы не можете знать, кто придет за нами». Но на лицах не было ничего, кроме уважительной заинтересованности, и самый старый из людей поклонился и приветствовал их.

И тут сердце Ваная застыло. Эти люди говорили на языке кхелов.

«Арртхейн», — так они обращались к Моргейн, что означало «миледи». Пока они странствовали, Моргейн мало-помалу обучала его этому языку. Он вполне понимал слова вежливого обращения, угрозы и прочее необходимое. Эти маленькие смуглые люди не были кхелами. Но старики, совершенно очевидно, почитали их, и поэтому они приветствовали Моргейн, приняв ее за кхела, на которых она была похожа.

Он взял себя в руки. Поначалу душа его содрогнулась, когда он услышал этот язык, доносившийся из человеческих уст. Но он сразу смирился с этим. Повсюду, где бы ни бывали кхелы, их речь оставила свои следы, и даже язык Ваная, по словам Моргейн, содержал много оставленных ими понятий. Это было трудно понять, но это было так. Но больше всего его удивляло то, что люди эти говорили на почти не искаженном языке кхелов. Кхемей — так они к нему обращались, что означало «спутник» — и звучало почти как кхемен. Здесь, где почитали кхелов, он не был «милордом»: