Майкл Муркок - Ледовая шхуна. Маниту. Врата Азерота.Самый большой счастливчик

Вместо этого Моргейн пустилась в разговор, и то, что она говорила, похоже, было по душе селянам. Они немного поспорили, о чем — он не разобрал, а после девушка спела напоследок еще одну песню.

Ужин закончился, и жители деревни разбрелись по домам. Дети постарше принялись стелить гостям ложе у очага. Две кровати и ширма, и чан с теплой водой для мытья.

Наконец, последние из детей спустились по деревянным ступенькам, и Ванай сделал глубокий вдох, радуясь уединению. Моргейн расстегнула доспехи, сняла с себя их тяжесть, чего не смогла сделать в пути, опасаясь внезапного нападения. Если она так поступила, подумал он, то это позволено и ему, и с наслаждением разоблачился до рубашки и штанов, вымылся за ширмой и вновь одел все на себя, потому что он не до конца все-таки доверял этой деревне. Моргейн поступила так же, и они приготовились ко сну, положив подле себя оружие.

Он дежурил первым, и он внимательно прислушивался, нет ли в деревне какого-нибудь движения, подходил к окнам и разглядывал темные дома, лес и освещенные лунным светом поля, но снаружи не было ни единой души. Он вновь уселся в тепле очага и в конце концов начал верить, что этот небывалый покой и гостеприимство — подлинные. Впервые за долгие годы пути их встречали не проклятиями, не обнаженной сталью, а одной лишь добротой.

Здесь еще не знали имени Моргейн.

Утро принесло запах свежевыпеченного хлеба. Вокруг холла ходили люди, носились дети, на которых пикали взрослые, чтобы не шумели.

— Пожалуй, было бы неплохо, если бы нам прислали кусочек горячего хлеба, — пробормотал Ванай, почувствовав запах выпечки. — В дороге он нам очень бы пригодился.

— Мы не уходим, — ответила Моргейн. И он в изумлении уставился на нее, не в состоянии понять, добрую новость он услышал или нет. — Я как следует подумала и решила, что ты прав: здесь мы можем сделать передышку, а если мы не отдохнем, мы в конце концов загоним коней и сами выбьемся из сил. За любыми из Врат нам не найти приюта. Так стоило ли отправляться в новый дальний переход, если мы ничего не выиграем? Три дня. Этот срок мы можем себе позволить. Думаю, твой совет был разумен.

— Теперь я сам в этом сомневаюсь. Вы никогда меня не слушали, а мы, тем не менее, живы.

Она рассмеялась.

— Это верно, но иногда мои планы из-за этого шли прахом. Иногда я не обращала внимания на твои советы, и ничего путного из этого не выходило. Но теперь я согласна с тобой.

Они замолчали — пришли дети с серьезным выражением на лицах. Они принесли им горячего хлеба, свежего молока и сладкого масла. Они ели так, будто вечером их не накормили вдоволь, потому что для людей, находящихся в бегах, такой завтрак был просто роскошью.

Три дня прошли слишком быстро, но мягкость и доброта селян сделали многое, и это не было тайной для Ваная. Из глаз Моргейн исчезла боль, а иногда она улыбалась и даже смеялась.

Лошади тоже отдохнули. Дети приносили им пригоршни зеленой травы, холили их, расчесывали гривы и хвосты, чистили им шкуры, и в конце концов Ванаю осталось только подковать их — при том, что деревенский кузнец с радостью вызвался ему помочь.

Когда бы он ни появлялся в хлеву, дети, особенно Син, хватались за поводья и пытались задавать ему вопросы о животных, о Моргейн и о нем самом. Но он мало что мог понять в их речи.

— Пожалуйста, кхемейс Ванай, — говорил Син, когда он опускался отдохнуть на корыто с водой. — Можно нам посмотреть оружие?

Он вспомнил, как сам был мальчишкой, когда сам он с благоговением взирал на дайюиня, джентльмена из высшего клана, вооруженного, на коне, в доспехах… и тут же вспомнилась горечь — он был незаконнорожденным, побочным сыном лорда. Сейчас перед ним были просто деревенские мальчишки, которым не нужно было готовиться к будущим распрям и войнам, с таким же любопытством они могли, например, тянуться к звездам и луне…

— Ладно, — сказал он на своем языке, благословив их в душе, и, сняв крепежное кольцо с эфеса, вытащил меч. Он позволил грязным пальчикам коснуться клинка и разрешил Сину — отчего сердечко у ребенка восторженно забилось — взять меч за рукоять и подержать на весу. Затем он забрал его, потому что ему не нравилось видеть в руках у ребенка такую грозную вещь, пролившую так много крови.

Затем они стали просить, чтобы он показал другой клинок, который он носил, но он нахмурился и покачал головой, положив ладонь на кривую рукоять у пояса. Они настаивали, но он отказался, потому что Клинок Чести был не для их рук. Он был предназначен только для самоубийства, и Ванай дал клятву, что не воспользуется им для другой цели.

— Элерр! — заключили они благоговейно, и он не имел ни малейшего представления, что они имеют в виду. Но они перестали задавать вопросы и не проявляли больше желания прикоснуться к клинку.

— Син, — сказал он, решив кое-что выведать у детей, — приходили сюда когда-нибудь люди с оружием?

На лице у Сина, да и у остальных, возникло недоумение.

— Ты не из нашего леса, — сказал Син.

Ванай пожал плечами, выругав себя за опрометчивость, которая выдала его даже этим детям. Они знали свою землю и вполне смогли опознать в нем чужака.

— Откуда ты? — спросила маленькая девочка. И добавила, широко раскрыв глаза, в которых были страх и восхищение: — Ты не сиррин?

Остальные возмущенно закричали, и Ванай, чувствуя свою незащищенность в их маленьких руках, отвернулся и стал сосредоточенно подвешивать меч к поясу. Он натянул перевязь, передвинул меч за плечо. Затем сказал: «У меня дела» — и ушел. Син двинулся следом.

— Пожалуйста, не ходи за мной, — сказал он, и Син отстал. Выглядел он встревоженным и задумчивым, что не слишком обрадовало Ваная.

Он вернулся в холл и там встретил Моргейн, сидевшую вместе со старейшинами клана и несколькими молодыми людьми, мужчинами и женщинами, которые пришли сюда, оставив дома свою работу. Он медленно приблизился, и ему, как и раньше, уступили место. Он долго сидел, прислушиваясь к разговору, иногда кое-что улавливая или предполагая, что улавливает. Моргейн иногда замолкала, чтобы объяснить ему что-либо — и это было странно для нее, потому что люди говорили, в основном, о сборе урожая, о своем быте и развлечениях или о делах своей деревни.

«Словно селяне, обсуждающие со своим лордом дела деревни», — подумал он. Тем не менее, она внимательно слушала, мало говорила — такова была ее привычка.

Наконец, деревенские жители разбрелись, и Моргейн уселась поближе к огню и расслабилась. Подойдя, он опустился перед ней на колени и спросил, какое наказание постигнет его за то, что он выдал их детям.

Она улыбнулась, выслушав его.

— Я думаю, нам это не опасно. Я не смогла толком разобраться, как повлияли кхелы на жизнь этой страны, но все это настолько странно, что я не думаю, что нам удалось бы сойти здесь за своих.