Максим Далин - Лестница из терновника (трилогия)

По дороге до места тоже успеваю озябнуть; мой эскорт перекидывается печальными замечаниями о несовершенстве сущего. Добравшись – радуюсь больше, чем следовало бы: крыша как-никак, а крыша, даже тюремная, в такую погоду приятнее, чем прогулки под открытым небом. Оставляю своего холёного гнедого мерина – подарок Государя – сопровождающим меня солдатам. И вхожу через крепостные ворота – мимо двух поднятых решёток – на территорию Башни Справедливости, местечко известное и легендарно ужасное, как Бутырка или Кресты.

Вообще-то, Башня – это только часть всего этого дико древнего архитектурного шедевра. Когда-то – крепость, в которой располагался Старый Замок, ограждённый крепостным валом; сама Башня была сторожевой башней, с которой, с почти восьмидесятиметровой высоты, дозорные Государя следили за возможным приближением коварного врага, а заодно – и отслеживали пожары, то и дело вспыхивающие в городе. С тех пор минуло лет пятьсот.

Тай-Е вырос. Со смотровой площадки Башни теперь, я подозреваю, городских окраин не видно или почти не видно. Империя Кши-На превратилась в такую силу, и политическую, и военную, что коварный внешний враг не приближался к её Столице уже лет триста. Жить в холодном, мрачном и тесном здании с бойницами узких окон и гулкими сводами для нынешних Государей уже не по чину. Крепость превратилась в тюрьму – как и на Земле частенько случалось.

В Старом Замке теперь заседает Департамент Добродетели, в нём – суд, принимают чиновники по серьёзным гражданским делам и составляются важные юридические документы. А в крепости содержат до суда оступившихся граждан – прежде, чем королевское правосудие решит их судьбу.

В основном – в клетушках для солдат на крепостной стене, превращённых в камеры. А на Башне – самых злонамеренных и опасных. Говорят, оттуда фактически невозможно бежать – да никто и не бежал. Хотя, дольше месяца в этой крепости обычно не задерживаются. Суд – и три известные дороги: каторга, рабство и свобода для оправданных счастливчиков.

В жутковатой келье, холодной, как могила, в башенке Старого Замка я разговариваю со Смотрителем Департамента Добродетели, мрачным, крепко сбитым, седым. Смотрителя, Уважаемого Господина И-Ур, почти официально называют Одноглазым Филином: его глаз когда-то давно выбили в поединке – и чёрная повязка на угрюмом лице вкупе с чёрным, в узких полосках меха, кафтаном, делают И-Ура поразительно похожим на пирата, состарившегося в злодеяниях. Впрочем, это – земной стереотип; на Нги-Унг-Лян шрамы на лице означают отвагу и доблесть, а висящая за спиной Господина Смотрителя акварель с оскаленным сторожевым псом в шипастом ошейнике и надписью «Охраняю и защищаю» ещё и вкус выдаёт.

И-Ур, как говорят при дворе, жестокий, но фанатично честный чиновник, один из тех, кто считает, что государство рухнет, стоит ему отвернуться или сделать ошибку. К врагам короны он беспощаден, мелкой уголовной шушерой его чистоплотная душа брезгует, но он, по слухам, лично просматривает протоколы допросов. Болтают о сети осведомителей – Птенчиков Одноглазого Филина, о палачах, которые за доброе слово и сотню золотых могут обеспечить приговорённому к каторге фатальную кровопотерю и честную смерть, об ужасных методах дознания… но я понятия не имею, правда это или классический фольклор. С криминальным миром Кши-На я совершенно не знаком – поэтому мне интересно до холодка в животе.

Меня Господин И-Ур встречает приветливо, угощает горячей микстурой-чок, к которой я уже привык, как к чаю или кофе, и сухим печеньем – а помимо того выражает готовность рассказать всё, что я пожелаю услышать. До него тоже дошла история с Ри-Ё – И-Ур считает меня защитником неправедно обиженных и уважает.

Я устраиваюсь на циновке возле его рабочего места – конторки и чего-то, вроде этажерки, с кипой деловых бумаг. Листки с чёрным обрезом – явно официальные документы; по качеству бумаги и её выделке в Кши-На можно судить о написанном на ней: на «чёрной» любовных писем не пишут, оборванный край письма – предел неуважения к адресату, золотой обрез – аристократическая Семья, красный – для особых случаев… Рядом с этажеркой стоит жаровня – и сравнительно не дует от незаклеенного окна. Я кое-как отогреваюсь и спрашиваю о содержащемся под стражей контингенте.

Господин Смотритель степенно сообщает, что криминальная обстановка в любимой Столице, слава Небесам, нынче вполне терпима. Ужасных злодеев не появлялось уже года четыре, с тех пор, как казнили посредством зарывания в землю живьём мерзавца, что поджёг дом с тремя детьми и женщиной, дабы получить наследство. Клятвопреступников и заговорщиков, хвала Небесам, не видать. В Башне ожидают суда разбойники, аптекарь, торговавший ядом из-под прилавка, и взломщик, которого Птенчики выслеживали несколько лет. Прочие – мелкота: ворьё, жульё и всякая шелупонь, вроде игроков в «чёт-нечет» с утяжелёнными фишками.

Я спрашиваю о криминальном мире Столицы.

И-Ур пожимает плечами. Ему не представить себе, просто в голове не уместить, как такая важная особа – Вассал Государыни – может интересоваться жизнью сброда. Я настаиваю – и мне обещают показать «зверинец». Уточняю: больше всего меня интересуют Юноши призывного возраста. Намекаю на государственный интерес – и Господин Смотритель перестаёт задавать вопросы.

Передаю письмо Государя. И-Ур ломает печать, пробегает глазами по строчкам – и отвешивает условный полупоклон. «Уважаемого Господина Э-Тка сию минуту проводят к пленному». Стражника вызывают звонком, глухо отдающимся где-то внизу. Сотник, высокий хмурый парень в кирасе, вооружённый до зубов – Мужчина, впрочем, Юноши тут не служат – провожает меня в саму Башню.

Тюремный двор отделен от «казённого присутствия» каменной стеной и двойной чугунной решеткой. Он вымощен булыжником, хотя городские мостовые крыты плоскими каменными плитками. Стражники под козырьками, защищающими от дождя и ветра, стригут меня взглядами: в эту часть крепости просители с бумагами не ходят, их не пускают – важному Господину без знаков Департамента на территории тюрьмы делать нечего. Но вопросов опять-таки не задают: меня сопровождает доверенное лицо.

Письмо Государя с его печатью служит пропуском в саму Башню. Башня состоит из винтовой лестницы, бесконечной и крутой, как зараза, и крохотных камер, вмурованных в толстенные стены из шершавого желтовато-серого камня. В стародавние времена в таких клетушках, я думаю, дежурили лучники или дозорные. В каждой клетушке размером два на полтора, с узкой – ладонь не пройдёт – бойницей окна – условная койка из пары плоховато оструганных досок, параша и всё. Башня продувается насквозь – и всё равно здесь стоит классическая тюремная вонь: параши, пота, нездоровых тел, грязного тряпья, кислого страха… Запахи загнанного зверья и перепуганных людей впитались в стены навсегда. Камеры закрыты не дверьми, а раздвижными решётками; выходят на круглые лестничные площадки. Я вижу за решётками ожидающих участи злодеев.