Максим Далин - Лестница из терновника (трилогия)

– Да.

Да, не боец. Воплощённая изысканность, поэт, художник – но не боец. Самое прекрасное лицо на свете, после, разве что, Государыни – воплощения Княгини Ночи на земле. Кисть, а не клинок. Неужели, думал Ри-Ё с сердечной болью, неужели Князь не понимает, что любой аристократ, гордящийся собственным родовым мечом, убьёт его чудесного брата на поединке – а не только этот Тви, благорождённый подлец?!

Князь коснулся плеча Ри-Ё кончиками пальцев.

– У тебя такое лицо, будто ты присутствуешь на похоронах, Най, – сказал он, смеясь. – Не переживай так. Третий – не сирота, слава Небесам, о нём есть кому позаботиться. Мать разговаривала с Господином Хе-И. Его единственный сын, последняя надежда рода, будет рубиться с Третьим, думая о сохранности его тела больше, чем о сохранности собственного, уверяю тебя. Он симпатичный парень, этот Ну-Эр из Семьи Хе-И, очень спокойный… а Третий рождён продуть поединок, ты, мне кажется, догадался…

Ри-Ё кивнул. Да, так и должно быть. Очень хорошо. Надо порадоваться. Снова кивнул и попытался улыбнуться. Князь сказал с сожалением:

– Третьему не следовало писать тебе писем, Най, прости его. Он вообразил себя романтическим героем – и, разумеется, не подумал о твоих чувствах. Я знаю, тебе досталось от аристократов… ни за что… Большей частью высокородные просто не берут чувств плебеев в расчёт, но в данном конкретном случае… Третий – вовсе не такой мерзавец, как может показаться. Дуралей просто. Дуралей с романтической блажью в голове.

У Ри-Ё хватило сил улыбнуться по-настоящему.

– Видите ли, Уважаемый Господин Л-Та, – сказал он, стараясь быть великолепно непринуждённым, как юные придворные кавалеры, – ваш Третий Брат, конечно, не совершал никаких опрометчивых поступков. Он просто развлекался, пытаясь научить меня салонному стихосложению… а потом убедился, что ремесло даётся мне лучше, чем светский лоск. Вот и всё.

– Жаль, что ты не аристократ, Най, – задумчиво сказал Князь. – Каким бы был аристократом… лучше многих здешних фанфаронов, шикарных и пустоголовых… Можешь рассчитывать на меня, если что.

Ри-Ё ритуально поклонился, забрал седельные сумки и ушёл. Он шёл, держа на лице нейтральную мину, как маску на палочке – и только в покоях Учителя разрешил себе бросить сумки на пол, кинуться на постель и кусать пальцы.

Мир – несправедлив. Жесток и несправедлив.

И-Цу – предал. Да, скажут иначе, но не Ри-Ё предал И-Цу, а наоборот. Если ты считаешь кого-то другом, наречённым, Официальным Партнёром – разве поверишь в злую и грязную ложь о нём? Разве И-Цу плохо знал Ри-Ё? Как он легко отказался… стоило его родителям приказать – и он отказался, не сочтя необходимым даже поговорить или ответить на письмо. И бесполезно говорить, что сам Ри-Ё никогда не поступил бы так. Будь со своим другом – хоть вдвоём против целого мира. Верь любимому… Да какая разница!

Уважаемый Господин Ма-И…

Князь Ма-И…

Хорошо поиграли? Обоим – больно. Нет сил в чём-то его обвинять, подозревать, да и злиться… как Букашка может принять всерьёз слишком любезные слова Звезды? Стихи на веере, пришедшиеся близко к сердцу… сам виноват.

К приходу Учителя Ри-Ё успел взять себя в руки. Когда человек приходит в мир, никто ему справедливости и не обещает. Просто – нет судьбы.

И глядя, как Учитель пишет письмо, Ри-Ё думал о нём с нежной признательностью. Двор мог сколько угодно болтать, что Учитель – чужак и урод; никто из придворных болтунов даже изобразить не сможет такого бескорыстного благородства. Те, кто знает Учителя близко – Государыня, умный и злой насмешник Господин Ча, Князья Л-Та, чудесная девчонка Ви-Э – никогда не отзывались о нём непочтительно за глаза.

Он – вовсе не урод, хотя сам, кажется, верит в то, что безобразен. Боится связывать себя любовью. Но – не урод. Просто – немолод, не породист, как многие в Столице. Зато добр и умён – разве это меньше, чем смазливое лицо?

У него ведь тоже нет судьбы, как и у Ри-Ё… и он ни разу не высказывал сожалений вслух. Как же можно распускать при нём сопли?

Ри-Ё решил делать то, что надлежит – и будь, что будет. От прежней жизни всё равно остались только осколки – осколки иллюзий, осколки цветного стекла в пятнах крови…

В этом походе говорили по-лянчински.

Ри-Ё две луны подряд так часто слышал эту речь, что понимал – с пятого на десятое, без оттенков и тонкостей, но смысл схватывал. Говорить мучительно стеснялся. Слыша, как лянчинцы коверкают его язык, Ри-Ё легко представлял себе, как будет выглядеть его собственная попытка заговорить с ними на языке юга. Смешно и глупо как минимум. Ри-Ё не хотел быть смешным и глупым в глазах южан, в особенности – жестоких и заносчивых лянчинских аристократов.

Поэтому разговаривал он лишь с Учителем и Господами Ча и Л-Та. Или молчал. Только слушал. До тех пор, пока в приграничной деревушке, на постоялом дворе, не объявился Господин Дин-Ли и освобождённые военнопленные с юга.

Изнанка войны – вот как Ри-Ё это увидел. Изнанка северных побед – так даже вернее.

Север возвращал Югу рабынь. Вернее, Государь возвращал солдат Принцу Эткуру – у которого хватило храбрости, дерзости и наглости заключить с Кши-На мирный договор от собственного имени, против воли Льва, Государя Лянчина. Так говорили при дворе в Тай-Е – Ри-Ё надо было ослепнуть и оглохнуть, чтобы не слышать.

О Принце Эткуру говорили, что он предал интересы собственной страны ради северной женщины. Что он восхищён Кши-На. Что он ненавидит собственного отца и метит на трон в обход законных наследников. Что он безумен, что он слишком умён для южного варвара, что он считает Государя Кши-На своим личным другом, что ему было приказано убить собственного брата… И всё это было обычной смесью искажённых слухов, лжи и сплетен.

Ри-Ё никогда прежде не пытался разобраться в политике, но всегда разбирался в людях. Принц Эткуру казался ему усталым, нервным и не слишком-то сильным духом. Большого ума в нём не замечалось, но и безумным принц явно не был. И ещё: Эткуру не шёл против ветра – просто его ветер переменился. Ви-Э выглядела сильной и разумной не по годам – но Ри-Ё не мог представить себе отчаянную актриску в роли провокатора международного масштаба.

Мир или война между Лянчином и Кши-На, предательства и перевороты, какая-то глубокая трещина в нынешнем положении и времени – всё это было делом Господина Анну, а не Принца Эткуру. В сердце Господина Анну тоже горел образ некоей особы, ради которой он мог многим поступиться, но уж не любовь к великолепному Господину Ча и даже не жажда власти, а мотивы куда более глубокие и сложные заставили мрачного лянчинца совершать безумные и отчаянные поступки.

И он не предавал своей страны, как бы это не выглядело.