Генри Олди - Волчонок

Лицемеры!

В действительности, встав перед выбором, они впадут в ступор. Тридцать три раза они мысленно проклянут «благословенное» право выбора. Вот если бы кто-нибудь подсказал, дал совет… Еще лучше — приказал! Тогда все встало бы на свои места, и не надо было бы мучиться сомнениями.

Мы редко выбираем. Выбор делают за нас. Родители, друзья, коллеги. Люди, к чьим советам мы прислушиваемся. Общественное мнение, реклама — они формируют наши привычки и вкусы. Дальше мы плывем по течению. Этот сыр я пробовал в гостях, и он мне понравился. Это пиво очень хвалил приятель. Этот покрой сюртука сейчас в моде. Этот мобиль рекламировали по визору — у него замечательные ходовые качества, маневренность и безопасность…

Иллюзия. Самообман.

Мы выбираем без выбора из тысяч вариантов, сортов и моделей. Боимся признаться в этом самим себе. Столкнувшись с необходимостью выбирать по-настоящему, мы умираем от страха. Не привыкли. Не умеем. Паникуем. Как бы не прогадать? Ведь выбрав, мы — о ужас! — теряем тьму нереализованных возможностей, получая взамен одну-единственную. Верную? ошибочную? — в любом случае, с ней нам жить дальше.

Выбор для человечества — потеря.

А должен быть находкой.

— Деда, а деда… Ты в армии служил?

Дед долго не отвечает. Все его внимание приковано к дурацкой деревяшке. Дед аккуратно снимает с нее ножом стружку. Ножик у деда короткий, несерьезный, но острый, как бритва. Чуть отвлечешься, зазеваешься, глядь — полпальца нету. Легкий смолистый аромат плывет над верандой. Марк уже решает, что дед не ответит, когда тот, глянув на внука, наконец кивает:

— Служил. Срочную.

— Долго?

— Два года.

Сегодня дед немногословен. Ему не нравится, что внук разругался с отцом. В сердцах хлопнув дверью, Марк удрал из дома и примчался на ферму в уверенности: уж дед-то его поймет, поддержит! А дед вместо этого молчит и хмурится. Сейчас он совсем не похож на клоуна. И на циркового наездника. И на деда — привычного, знакомого, ехидного. Сейчас он похож на отца. Марк уже жалеет, что приехал. Но если не к деду — то куда?

Больше некуда.

— Я не служил, — подает голос Пак. — Медкомиссия забраковала.

Карлик сидит в углу веранды, прислонившись спиной к перилам. До сих пор Пак не вмешивался в разговор. Марк даже успел о нем забыть. Место карлика — на перилах, а в углу, на полу — какой же это Пак?

— Я расстроился — дальше некуда! Всех берут, а меня не взяли?! Дурак был, сопляк. Теперь не жалею. Что я в той армии не видел?

Ну вот, и Пак туда же! Отец, когда Марк заявил, что собирается поступать в военное училище, сначала не поверил. Решил, что ослышался. Что это глупая шутка. А едва понял: дело заваривается всерьез… Куда только делась его обычная холодность! «Мальчишка! Подвигов захотелось?! Фильмов для дебилов насмотрелся?! В генерала Ойкумену поиграть решил?! «Десятинщиком» стать хочешь? Ать-два, пустая голова! Я второго позора в семье не допущу…»

Тут отец осекся, сообразив, что сболтнул лишнего. Красный, как рак, Марк воспользовался паузой и перешел в наступление: «По-твоему, армия — позор Помпилии?! Так, что ли?! И консуляр-трибун Марцелл, герой войны — позор?! И первый консул Спуринна? И…»

В запале он напомнил о тех, кто до конца исполнил свой долг, погибнув в огне недавнего конфликта с вехденами. Лучше бы он вовремя прикусил язык! Отец сразу ухватился:

«Хочешь геройски сдохнуть, дурак?! Сперва дослужись до консула!»

«И дослужусь, не сомневайся!»

«Только через мой труп!»

Отец не мыслил для сына иного будущего, кроме факультета энергетики в Имперском Университете Помпилии, в метрополии. Солидная, уважаемая профессия. Продолжить семейную династию… Но Марк уже завелся. Он и сам не понял, как у него вырвалось: «Ничего, переживешь!»

«Как ты смеешь так с отцом разговаривать, сопляк!»

«А чего ты на меня орешь?!»

Марк несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться по дедовой методике. Воспоминания о безобразной ссоре слишком свежи.

— Деда, расскажи про армию? Ты раньше никогда не рассказывал. Только про цирк…

Дед пожимает плечами:

— Нечего там рассказывать. Давно дело было…

— Ты в каких частях служил? — не отстает Марк.

— В 1-м отдельном вексиллационе по охране Сената.

— Ух ты! Вексиллацион? Это же кавалерия?

— Точно так, парень.

Дед усмехается. Веселее от его ухмылки не делается.

— А разве у нас есть кавалерия?! Древность какая…

— Армия — тоже древность. Есть пять частей, вроде нашей.

— И что вы там делали? Сенат охраняли?

Дед орудует ножиком. Но Марка не остановить:

— От террористов? На лошадях?

Он живо представляет конный разъезд во главе с дедом. Дед — верхом на вороном жеребце, скачет по улицам столицы. От деда в ужасе бегут прочь террористы-вехдены с бомбами за пазухой. С ядерными, вакуумными, аннигиляционными бомбами…

— Сенат и без нас было кому охранять. В парадах участвовали. В показательных выступлениях, — мало-помалу к деду возвращается его обычная разговорчивость. — В фильмах снимались. В исторических… Меня после циркового училища призвали. Это после университета бронь дают, как твоему отцу. А мы университетов не кончали… У нас там все были: или цирковые, или спортсмены. В самоволку бегали: забор метра три высотой, и еще «сигналка» поверху. Так мы «пирамиду» строили. Или Квинт Прастина — нижний в Сатурналиях — всех через забор перебрасывал. А когда он сам лез, Маний «сигналку» на пять секунд отрубал. Если больше пяти секунд, на пульте тревога. Маний — иллюзионист, потомственный. У него и реквизит был…

Марк ожидал другого. Парады, съемки, самоволки… Тот же цирк, по большому счету! Но дед хоть не ругается, не зовет военных «десятинщиками». Марка не отговаривает, хотя и не одобряет. Ну и ладно!

— Перед дембелем остаться предлагали. Милитар закончить, по сокращенному курсу. Офицером в тот же вексиллацион, по контракту. Офицеров часто на роли в фильмах приглашали. Не главные, конечно, но и не массовка…

— Так остался бы! Тебя б по визору показывали, или в арт-трансе…

— Его и так показывали, — хмыкает из угла Пак. — Сто раз. Нет, армия — не для цирковых. И вообще…

Он крутит в воздухе ладонью с растопыренными пальцами. Понимай, как хочешь: что — вообще? Вообще не для нормальных людей? Или наоборот?

— А я решил поступать в военное училище, — угрюмо заявляет Марк.

И понимает, что повторяется.

— В десант? — дед наконец проявляет слабый интерес.

— Нет. В либурнарии.

Пак свистит. Пак запрыгивает на перила.

— Ну вот. Порезался, — говорит дед.

И, как мальчишка, сует в рот окровавленный палец.

Кровь, думает Луций Тумидус, старый клоун. Великое дело — кровь. Парень уверен, что ни капли не похож на своего отца. Парень хочет быть похожим на дядю. Желает искупить его позор; восстановить честь семьи. Если я скажу ему, что у меня два сына, и они похожи друг на друга характерами, поступками, а главное, ослиным упрямством, как близнецы — парень мне не поверит. Решит, что старик впал в маразм. Хорошо, я ничего ему не скажу. Ты разучился говорить, Луций? Нет, просто он еще не научился слышать.