Михаил Харитонов - Золотой Ключ, или Похождения Буратины. Том I. Путь Базилио

Когда сеньор Ваффанкуло пришёл второй раз, в живых остались только Терций и Септимий. Они умоляли их вытащить из ямы и клялись быть хорошими brigandi. Люпо посмеялся и закрыл люк.

Септимию не удалось бы убить Терция в честном бою. Но Терций был пассивом и предпочитал, когда Септимий сзади. Может быть, он чувствовал, что брат его рано или поздно убьёт. Во всяком случаек, когда Септимий его душил, он почти не сопротивлялся.

И, наконец, самое интимное: миг последних содроганий Терция был очень, очень сладок. Септимий изливался в сжатую смертной судорогой кишку брата и плакал - от жалости и от наслажденья.

После этого начались плохие дни. Тушка Терция быстро кончилась. Оставалось глодать сухие кости. Мучила жажда. Септимий пил собственную мочу, но после третьего раза его вырвало. Начались галлюцинации. Являлся призрачный Терций, крутил бёдрами, поднимал хвостик и звал с собой - туда, идеже несть ни печали, ни воздыхания. Эти бессмысленные слова, непонятно зачем прописанные в его голове безмозглой калушей, звучали всё громче, громче. Он кричал, чтобы их не слышать. Потом и кричать не стало сил.

Когда Люпо Ваффанкуло пришёл, наконец, проведать своих питомцев, Септимий на его зов не отозвался. Но гориллы спустились в яму по верёвочной лестнице и вытащили его. Козлёнка привели в чувство, помыли, накормили и дали выспаться. Жить понравилось снова.

Через неделю синьор взял его к себе в постель и остался доволен. Козлёнку было больно: у Люпо был большой жёсткий хер, а не маленький и нежный, как у братика. К тому же волк был груб. Однако Септимий уже имел опыт, так что всё обошлось небольшим кровотечением.

Козёл вспомнил глаза Терция, а потом - вкус этих глаз. Тогда он высосал их с жадностью, сырыми: организм отчаянно нуждался в соли. Но сейчас от этого невинного, в общем-то, воспоминания Попандопулоса чуть не стошнило.

- Братушка... кровинушка... прости... - застонал Септимий, чувствуя, что недостоин жить и дышать, и что ему необходимо прекратить и то и другое немедленно. Встать, признать поражение, отдать все деньги и вещи соседу по столику, а потом скорее бежать вешаться. Бежать и вешаться вот прямо сейчас, пока ясный взор невинноубиенного братца-калушонка ещё не померк в бездне памяти.

И вдруг его перемкнуло наоборот. Воспоминание никуда не делось, нет - но внезапно окрасилось в совсем другие цвета. Козёл ощутил внезапный прилив гордости: да, он сумел выжить в непростой, неоднозначной ситуации, и теперь ну просто обязан победить. Иначе гибель его молочных братиков и любимого Терция оказалась бы напрасной. Он просто не мог их так глупо, так смешно их подвести, оскорбить их память.

Козёл решительно протянул руку к карте - и тут, наконец, заметил, что весь зал залит багровым светом.

- Извините, - сказал крупье, - игра окончена.

Попандопулос поднял глаза, и увидел, что его визави лежит на стуле, свесив щупла. Обе ротощели отвисли, в неподвижных глазах застыло неимоверное усилие. На полу валялся подкладкой наружу синий берет, как символ сокрушённой гордыни.

- Ментальное перенапряжение, - профессионально отметил крупье. - Он полностью выложился. Скорее всего, кровоизлияние в мозг. Согласно установленному порядку, - сообщил он козлу, - смерть игрока во время игры означает его проигрыш. Поскольку вы играли вдвоём, то выигрыш ваш. Но смерть необходимо засвидетельствовать. Сейчас я позову врача и представителя муниципальных властей. Пожалуйста, ни в коем случае не трогайте печать! - он показал на забранный тканью столик и величественно удалился.

Не теряя времени, козёл встал и, обойдя столик, подобрался к трупу со спины, как бы для того, чтобы заглянуть в его карты - а тем временем просунул ловкую руку сначала в левую протожабру, а потом и в правую.

В левой звякнула связка ключей. Её козёл на всякий случай оставил на месте. В правой был бумажник, который Септимий счёл законной добычей и экспроприировал. Если кто и заметил его манёвры, то сделал вид.

Под конец он всё-таки посмотрел в карты покойника. У того был исключительно сильный набор. Вероятность его испортить у козла была минимальной. Если бы покаянец играл честно, то имел бы все шансы на выигрыш.

Формальности заняли неожиданно много времени. Муниципальные упыри копались, проверяли какие-то документы. Далее выяснилось, что на покойнике висит не только неоплаченный штраф, но и просроченный потребкредит Райффайзенбанка. Это обстоятельство вызвало новый взрыв усердия у должностных лиц. При этом законный выигрыш Попандопулоса так и оставался опечатанным, пока он снова не пошёл к администраторше и не нажаловался. Та, памятуя о своём не вполне корректном злоперденье, приняла его любезно, в ситуацию вникла и решила вопрос с властями довольно быстро.

Оставалось полчаса до полуночи, когда Попандопулос с набитыми доверху подсумками стоял у стойки и размышлял, стоит ли ему здесь задерживаться далее. Достойной "хакамады" у него не было, но теперь он мог её приобрести за деньги или выменять в любом магазине артефактов. С другой стороны, повысившаяся чувствительность к ментальному подавлению как бы намекала, что пора и честь знать: его пребывание в Бибердорфе затянулось. Удача могла вот-вот кончиться. Он прямо-таки чувствовал, как последние её крупицы просыпаются сквозь ороговевшие пальцы.

Он уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей вниз, когда его окликнули.

Навстречу козлу поднимался давешний спиногрыз. Ротожопь его румянилась от возбуждения.

- Как удачно мы встретились, герр Попо! Будем играть? Вы обещали, - напомнил он, увидев выражение лица Попандопулоса.

Козёл мрачно кивнул и развернулся, мысленно давая зарок не увлекаться, беречь нервы и играть исключительно по маленькой.

15 дня 11 месяца Тарзана 889 года Тарзана / 15 ноября 312 года о.Х. Позднее утро.

Страна Дураков, домен шерстяных, крепость Болат-Юрт.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Нэ жалэй. Нэ зави. Нэ плач.

"Народный пасловиц и пагаворка. Кныга маладова байца". - Гиен-Аул, "Нахнахиздат", 566 год Тарзана.

Небо над холмами было такого цвета, будто в облака вылили бочку лимонного сока. Такой же была и стена старинного дома - старинная, кирпичная, почти вся затянутая цветущим плющом. Над прохладным зевом арки свисали цветы тревожно-алые. Чуть правее виднелась узенькая, заросшая мелкой зеленью тропинка, сразу за ней - обрыв и внизу долина.

Сухо дрожал воздух, пахнущий солнцем и кирпичной пылью. Со старой сливы свешивалось покосившееся птиячье гнездо.

Запряжённый четвернёй дилижанс замедлил ход, притормозил, встал. Возница - грустный и плешивый гозман в ермолке - сощурился, прикидывая, пройдёт ли упряжка в узкий проход.