Михаил Харитонов - Золотой Ключ, или Похождения Буратины. Том I. Путь Базилио

- Вы забрали у меня прежнюю жизнь и дали новую, госпожа, - голос лемура дрогнул, по морщинистым щекам покатились слезинки. - Теперь даже если бы вы отвергли меня, посадили в подвал, и я мог бы видеть раз в два или три года золотой узор на ваших копытцах - я и тогда бы остался счастливейшим существом в Вондерленде.

- По-моему, ты поглупел, - бросила поняша. Излияния старого скопца показались ей пошло-приторными.

- Нет, госпожа, - испуганно съёжился Мартин Алексеевич, - меня проверяли месяц назад, мой IIQ сто восемь, я ещё способен служить вам... Поверьте, как только я почувствую какую-либо слабость...

- Ты споришь со мной? Ты хочешь меня огорчить? - поняша повела мордочкой. Лемур схватился за сердце и осел на пол.

- Госпожа... я осмелился... велите наказать... прикажите маналулу... - забормотал он. Альбертина выждала секунды три, пока лемур не погрузится в бездну отчаяния, потом легонько шлёпнула его хвостом по морде, в знак прощения.

- Ты меня не огорчил, - подарила она милость своему челядину. - Проверь почту. Важное отложи, сразу не неси. Будет что-нибудь от мамы - прочитаешь сам, там может быть информация для тебя. И ещё - купи газету.

Спасённый, осчастливленный камердинер ринулся исполнять приказ. Девушка забралась обратно на кровать и принялась задумчиво жевать подушку. Это помогало ей думать.

Надо признать, решила она, что её реальные желания и возможности на редкость хорошо совпадают. Положение третьей дочери при знаменитой матери-пусе и старшей сестре, тоже недавно надевшей балаклаву, было в каком-то смысле идеальным. С няшностью под двести, устойчивым доходом, обеспеченным именными вложениями в Эквестриум-банке, и особым положением её семьи в Кавае она могла смело относить себя или к самой верхушке среднего класса, или к нижней прослойке класса правящего. Второе её на самом деле не особенно прельщало. В компании девочек она могла позволить себе фразочку типа "Ловицкие против подобных идей и это не обсуждается" или рассказать услышанную от матери политическую сплетню. Но никогда не стремилась по-настоящему в тот мир, где Решаются Вопросы.

Во-первых, Аля слишком хорошо помнила, в каком состоянии приходила мама домой после вечерних заседаний комиссии: обаяния в ней оставалось на самом донышке, как в неухоженном котеге. Однажды дочь видела, как их туалетная челядина - маленькая, безмозглая мартышка, заняшенная до потери инстинкта самосохранения - не бросилась вылизывать маму после малой нужды. Мартышка просто сидела, пуча глупые глаза, будто пытаясь понять, кто она такая и что тут делает. Донельзя усталой Мирре Ловицкой пришлось выжимать из себя последние капли теплоты, петь няшущие майсы, даже прикасаться к глупой зверушке, чтобы та опомнилась и вернулась к своим обязанностям. Наутро зверёк пошёл на корм охранникам, но этот момент материнской слабости дочка запомнила навсегда. И не хотела бы пережить ничего подобного сама. Ни за какие пироги, даже с земляничным вареньем.

Во-вторых, она трезво оценивала свои возможности. У неё не было административных талантов. Даже если бы она впряглась в скрипучую государственную телегу, в конце карьеры ей светило разве что Дышло третьей степени, даваемое за исполнительность и неприметность.

С другой стороны, роль гламурной пустышки Альбертину тоже не прельщала. Политика больших дел её пугала, да. Однако она была разумной девушкой и была совсем не прочь потереться близь источников злата и электората. Она говорила на эту тему с мамой, и та сказала, что присмотрела ей местечко в Особом совещании по вопросам взаимодействия с ООО "Хемуль" - благо, есть перспектива преобразования такового в постоянно действующее совещание при Пуси-Рауте, что обещало её участницам ранг приближённых помощниц. Кроме того, близкое знакомство с забавными на вид существами в юбках почему-то очень способствовало округлению банковских счетов.

В общем, всё было бы збс, если б не эта дурацкая мечта про двести граций. Панюню ужасно хотелось быть настоящей девочкой-за-двести. Её и держали за таковую - во всяком случае, подружки и коллеги, которые понимали, что семья и статус - это, в общем-то, то же самое, что и грации. Но тесты показывали сто восемьдесят пять - сто девяносто. Этого было вполне достаточно, чтобы отравлять поняше жизнь.

Так ни к чему и не придя, она распорядилась, чтобы через полчасика ей принесли цикорий с кардамоном, и вновь погрузилась в думы.

Внезапно раздался отчаянный, режущий уши крик Мартина Алексеевича, и через секунду дверь с треском распахнулась. Поняша недоумённо повернулась - и тут в комнату влетела хохочущая Бекки Биркин-Клатч в новенькой соломенной шляпке.

Аля досадливо закусила нижнюю губу. Няшность подруги била через край, цепляя даже её, несмотря на иммунитет. Что ни говори, а Бекки была настоящей девочкой-за-двести.

- Панюнюша! - закричала Бекки. Не кричать при встрече она, кажется, вообще не умела, ну или не считала нужным. - Ты только посмотри, какая прелесть! У тебя зеркало есть? Сейчас же! Я хочу это видеть! - с этими словами она отбросила ударом копыта лезущего ей под ноги лемура.

- Эй, не так быстро! - Аля поджала ушки. - Мартин, это Бекки, пошёл вон... Нет, останься, открой трюмо... Бекки, ты мне можешь объяснить, что случилось?

- Шляпка! Шляпка случилась! - поняша подпрыгнула, сделала стойку на задних ногах и громко заржала. - Шляпка на десять граций! На двадцать! Я люблю её! Ну же! Ах! - она замерла перед открывшимся зеркалом, закатив прелестные глазки.

Альбертина тем временем включила голову и напряжённо думала. Бекки она, слава Дочери, знала ещё по интернату. Гламурной дурочкой она не была, да и не могла себе позволить такую роскошь. Она была из бедной и малоняшной семьи, носила невзрачную фамилию Курицына, проституцией занималась с семи лет, а крем для вымени впервые попробовала в четырнадцать, на дне рождения Альбертины. По всем раскладам её в лучшем случае ждала участь компаньонки. Откровенно говоря, маленькая Аля приблизила её к себе, имея в виду что-то в этом роде. Однако вышло иначе: Бекки рано созрела и вместе с этим в ней прорезалось незаурядное обаяние. Маленькая хулиганка стала настоящей царицей класса, пока учителя не заметили неладного и не приняли меры.

В настоящее время Бекки вела образ жизни полусветской обаяши со средствами. У неё водились деньжата, она постоянно покупала себе обновки и челядь, и сутками зависала в "Сене" - понтовом кавайском кабаке, где паршивый клок шалфея, спрыснутый бенедиктином, стоил соверен. Из Курицыной она каким-то образом стала Биркин-Клатч - и хотя в Розовой Книге о такой ветви Биркиных не упоминалось, сама Бекки там проходила именно под этой фамилией, в разделе "тусовщицы". Сама Бекки именовала себя "полусветской обозревательницей" и даже иногда что-то пописывала в "Вечерний Понивилль". Поговаривали, правда, о её связях в таких кругах, о которых даже циничная и небрезгливая Мирра Ловицкая отзывалась исключительно дурно. Сама Бекки относилась к этим сплетням по-деловому: когда нужно - усиленно намекала на свои знакомства, в остальных случаях - демонстративно оскорблялась на любые намёки.