Михаил Харитонов - Путь Базилио

Огюст Эмильевич был богато наделён различными достоинствами. А также их всегдашними спутницами — то есть предрасположенностями, склонностями и пристрастьями. Среди последних немаловажное место занимало ношенье дорогих костюмов, которые он часто менял. На сей раз Лось заявился в светлом клетчатом пиджаке понивильской работы и белоснежной рубашке тонкого сукна. Дымчато-серые брюки его, украшенные увесистой кожаной мотнёй, свободно ниспадали на ухоженые копыта, покрытые блестящим коричневым лаком. Рога были откорнюкюрены в сизое с морозцем. На одном из отростков сияло кольцо со сверкающим пердимоноклем, по утверждениям Огюста Эмильевича — фамильной драгоценностью.

— Добрейшего дня, Лё, — имя своего старого друга Лось из дружеской деликатности проглатывал, заменяя неприятное «лев» протяжным звуком, звучащим уважительно и неконкретно.

— И тебе того же, Оги, — поприветствовал его слон в той же манере.

— Какие ветра дуют в высших сферах? — голос Викторианского был высок, фистулен. — Не пал ли с неба огромный сапфир на наши огороды? Не завещал ли нам какой-нибудь авторитет сорок бочек соверенов и две банки майонеза? Или старина Бонч испытал, наконец, долгожданное недомогание?

— Присядь, — то ли предложил, то ли распорядился слон.

Лось охотно занял роскошное кресло у двери, завозился, пристраивая поудобнее хвост. Наконец, у него это получилось.

— Мой день определённо не задался, — сообщил он, элегантно слизнув с носа прилипшую соринку. — Утром встал пораньше, чтобы написать выстраданные бессонной ночью четыре страницы. Вместо этого я истратил цветы селезёнки на починку кофемашины, которая коварно распаялась прямо в процессе. Потом меня вызвали на заседание учёного совета, где я провёл худшие три часа в жизни на этой неделе. Я пребывал среди напыщенных кретинов, как шатёр в винограднике.

— Пффф. А эта бредятина откуда? — поинтересовался слон.

— Гм, бредятина…. бредятина, бредятина… А, про шатёр? Пророк Исайя, разумеется: в такие дни меня неудержимо влечёт к духовности. Собственно, меня влечёт к ней всегда, когда не тянет к изысканности. Но сейчас я и думать не могу об изысканности. Нет, нет, не уговаривай! «Пусть пройдёт время» [36] Пусть пройдёт время. - Кого именно цитировал Вежливый Лось, доподлинно неизвестно. Но, вероятнее всего, это цитата из письма королевы Елизаветы Первой от 1580 года. Королева обсуждала с французами перспективы своего замужества, при этом совершенно не намереваясь выходить замуж на самом деле. Объясняя отсрочки, она писала - «пусть пройдёт время». Каким образом Огюст Эмильевич ознакомился с перепиской Елизаветы - отдельный и очень интересный вопрос. Скорее всего, письмо королевы упоминалось в каком-нибудь романе, случайно сохранившемся в Сундуке Мертвеца. , — лось произнёс последние слова таким тоном, что Лев Строфокамилович понял: это тоже цитата.

— Губошлёп, — вынес слон свой обычный вердикт. — Трепло, — добавил он на тот случай, если лось вдруг не понял.

Огюст Эмильевич тяжело вздохнул.

— Прости, если можешь, мою логорею, Лэ, — сказал он, почти не манерничая. — Просто я сегодня не в духе. Моя Муза мне дерзко изменяет. Не удивлюсь, если с каким-нибудь юным, порочным калушонком, — не удержался он от развёртывания метафоры. — Я не написал свои четыре страницы, вот и всё. Я даже первую не дописал. И уж раз на большее не способен — готов быть краток. Пресекай же мои излияния, дабы я не приносил более даров тщетных.

— Вот и не приноси, — пробурчал Лев Строфокамилович, на забыв, однако ж, добавить в голос толику сочувствия и понимания.

Викторианский уже второй год писал монографию «Этические и эстетические аспекты права победителя». Он вкладывал в эту книгу душу, вместе со всем, что в ней накопилось — начиная с отшлифованного годами стиля и кончая огромным практическим опытом. Увы, ему решительно не давалась вторая часть книги — о женском (или, как выражался Викторианский, «вагинальном») аспекте этого права. Проблема состояла в том, что тема оставляла его равнодушным. Примерно по этой же причине после великолепного первого тома «Искусство наказания: мальчики», заслужившей самые лестные оценки и вошедшей в серию «Настольная книга педагога», анонсированный второй том про наказание девочек так и не вышел из печати, бесславно скончавшись в груде черновиков. Сердце Лося было безоглядно отдано прекраснейшему полу — мужскому.

— Что ж, — вздохнул лось. — Отдам долг обществу. Ну так что там у нас, Лё?

— Ты прекрасно знаешь, что. У нас уже три месяца вакантно место младшего экзекутора в начальных классах.

Лось схватился за рога и издал тяжёлый, полновесный стон.

— Лю, сколько можно? Оставь, пожалуйста, эту тему. Я прекрасно справляюсь с данными обязанностями сам.

— Да, Оги, — кротко сказал Тененбойм. — Ты справляешься просто збс. Проблема в том, что из-за этого ты уже не справляешься с другими обязанностями. Которые, уж прости, более существенны, чем твои… увлечения. Мы должны назначить нового экзекутора.

— О, ты снова предлагаешь мне это, — лось застонал. — Я же миллион двести тысяч семьсот шестьдесят девять раз или около того говорил тебе, что не вижу достойной кандидатуры.

— Педди Крюгер, — напомнил Лев Строфокамилович, просматривая серую папку. — Очень достойное изделие. Киборг, выдвижные лезвия между пальцами, отличная реакция…

— Работает сторожем в учительской раздевалке, — напомнил Лось.

— Не сторожем, а менеджером-ассистентом по предотвращению потерь, — поправил его Тененбойм. — Уже десять лет без единого нарекания.

— Он инвалид, — дёрнул ноздрёй Лось.

— Ветеран, — возразил слон. — Между прочим, герой войны. Кстати, наши воспитанники его опасаются. Он им даже снится. Когда это нашим воспитанникам что-то снилось?

— Дети разленились и бездельничают, — сообщил своё мнение Лось. — Мы их слишком сытно кормим и и слишком мало наказываем. Я давно настаиваю на введении ликурговской системы. Как сообщает Ксенофонт в «Лакедомонской политии», в Спарте было принят обычай недокармливать детей, а недостающие белки и углеводы восполнять воровством. При этом пойманных на воровстве мальчиков секли особенно сильно, — он мечтательно улыбнулся.

— Оги, твои идеи интересны, но противоречат политике Центра, — сообщил слон.

— В том нет моей вины, Лю. Ты же знаешь, горек жребий новатора… впрочем, нет, я не считаю себя таковым. Мои взгляды безупречно консервативны. — Лось упрямо склонил сохатую голову. Пердимонокль, скрывшийся было в переплетении костяных отростков, вдруг блеснул хищно и гордо, как орлиное око.

— Пусть так, — согласился слон. — Но будем по одёжке протягивать ножки. Нам нужен новый экзекутор. Которого ученики будут бояться и уважать. Крюгера боятся — значит, уважают.