Михаил Харитонов - Путь Базилио

И пошкандыбал дальше, так никогда и не узнав, что совершил свой первый — а вообще-то и единственный в жизни — подлинно свободный выбор.

Именно в этот миг фрагмент тентуры вокруг кота и бамбука застыл в неустойчивом равновесии. Натянулись нити судеб. Конфигурация грядущих событий почти сложилась. Не хватало капли, волоска, последнего штриха, чтобы судьба — и более того, история! — пошла по наиболее вероятному пути.

Не сдержи Буратина свой порыв, через пару минут валялся бы он на дороге с ножом в брюхе. Рядом со своим обидчиком, который всё-таки лишился бы глаза, а также заработал себе парочку иных неприятных травм. Обоих подобрал бы полицейский патруль. Буратина был бы передан своим владельцам, то есть Институту. Там бы его подлечили, а счёт за медуслуги и дисциплинарный рапорт отправили по инстанциям. В тот же день обе бумажки легли бы на стол доктора Коллоди — которому утром на совете отказали в запчастях, а днём заставили оформлять документы практикантам, хотя это и не входило в его обязанности. К тому же один из практикантов его обхамил, причём публично. Взбешённый доктор отреагировал на новую неприятность именно так, как обычно реагируют в таких случаях. То есть истерически: заорал, что снимает с себя всякую ответственность за дурацкую заготовку, и тут же подмахнул соответствующую бумажку. На следующий день, несколько остыв, он попытался бы забрать её назад. Увы, именно в этот момент на втором потоке общего развития не хватало существ — из-за случившегося несколько раньше массового списания. Так что серожопые бюрокрысы, обычно мариновавшие подобные заявы по три-четыре дня, на сей раз сработали практически мгновенно: доктору Коллоди предъявили приказ, подписанный Нефритовым Сокровищем, о переводе на общее девятнадцати существ, среди которых значилось и изделие номер 635787, ещё недавно носившее личное имя «Буратина». Доктор, может быть, и попросил бы Семнадцать Дюймов о небольшой любезности, и непутёвого сына вернул. Но ему гораздо больше хотелось получить дефицитные детали для шарманки, средства на закупку каковых он из Нефритового Сокровища и вытряс, а точнее — вымолил. После этого просить ещё и за какую-то заготовку было бы уже каким-то запредельным нахальством.

Буратина, конечно, горевал. Однако на общем не так уж и скверно: нормальная кормёжка, много доступных самок и простенькие занятия — чтение, письмо, арифметика. На фоне прочих заготовок Бур — такую кликуху ему дали из-за длинного носа и твёрдого члена — казался неглупым малым. При распределении его забрал себе — в качестве прислуги — молодой доцент Ибикус XXVII, по основе маммилярия. У Ибикуса Бур жил не то чтоб вот прям как у Дочки в Лоне, но неплохо: колючий хозяин терпеть не мог мясных, но к бамбуку относился по-доброму. Хотя однажды сломал ему руку: Бур по рассеянности забыл полить спящего доцента и не доложил ему в кадку калийных удобрений. По сравнению с тем, что обыкновенно приходится терпеть кактусячьей прислуге, это были сущие пустяки.

Деревяшкин погиб во время октябрьских событий, на площади у губернаторского дворца. Его глупую деревянную голову размозжил бронзовый мизинец статуи Абракадабра Мимикродонта, свергнутой с постамента революционным электоратом.

У Базиля — да-да, это был он самый — судьба была бы другой, более интересной. Его сволокли бы в полицию, где, помимо первой помощи, он получил дополнительных пиздюлей и не только их. Вышел бы он оттуда на костылях, но с жизненной перспективой. А на соответствующей полочке в полицейском управлении появился очередной бланк с полосками.

Буквально за пару месяцев котан, получивший агентерный псевдоним «Бози» [124], заработал репутацию толкового осведомителя. Был поощрён морально и материально, получил официальные документы на имя Юозаса Задрищотки и продвинут в провокаторы, в каковом занятии и нашёл своё подлинное призвание. Через пару лет он стал известен как «товарищ Огилви», один из признанных лидеров революционного электората.

По официальной версии, «товарищ Огилви» героически погиб при штурме губернаторского дворца — но были и другие мнения. То есть были бы, случись всё это на самом деле.

Но не склалось. Конфигурация множества судеб, уже почти сложившаяся, распалась. Не случилось ровным счётом ничего из вышеперечисленного — ни великого, ни мелкого, ни общественного, ни личного.

Выпавшая в итоге коту доля оказалась самой незавидной. Где-то через полчаса после несостоявшегося инцидента он неудачно споткнулся посреди улицы — и попал под бричку, влекомую пьяным в зюзю першероном. Хозяин-гамадрил тоже был пьян, но не в зюзю, а, скорее, в дрова. Эти тонкие различия не заинтересовали господ полицейских, которые стрясли с пьянчужки пятьдесят монет за закрытие дела. Мясо кота приобрёл ресторатор, разыскивающий свежую кошатину для заказанного ужина: некий сентбернар собирался с размахом отметить долгожданное дарование ему ордена Пятой Ноги. Так что следующий вечер Базиль встретил прямо посередине праздничного стола — и отлично пошёл под молодое барбареско [125].

Но всё это случилось потом. А пока ни о чём таком не подозревающий Буратина весело чапал по дороге, крутя башкой и пытаясь свистеть. В конце концов он дошёл до развилки. Одна вела направо, к насыпи. Другая уводила налево, в сторону побережья.

К насыпи надо было свернуть направо. Однако, с левой стороны доносились какие-то интересные звуки. Если бы Буратина знал слово «музыка», он бы, наверное, понял, что это она и есть. А так он просто почувствовал, что от этих звуков ему хочется одновременно плакать и смеяться, прыгать и махать руками.

— Пи-пи-пи, — пищал голосочек.

— Ла-ла-ла-ла, — в лад ему подпевал глубокий нежный голос.

— Дзинь-дзинь, — раздавалось мелодичное позвякиванье.

— Бумс! — это напоминало о спарринге, но удары были уж очень ритмичными.

В Аузбухенцентр нужно было поворачивать направо, музыка играла слева. Буратина стал спотыкаться. Ноги сами поворачивали к морю, где раздавалось все эти интересные «пи-пи-пииии», сладкие «ла-ла-ла» и загадочный «бумс».

Бамбук сел на дорогу, подложив под задницу сумочку с аузбухой, и стал думать. В результате размышлений он пришёл к выводу, что колледж подождёт. В конце концов, неважно, доберётся он до него сейчас, через пару часов или вообще на следующий день. Обучение оплачено, а группы формируются по мере поступления учащихся… С другой стороны, Буратина копчиком чуял, что все эти «пи-пи» и «дзинь-ла-ла» обещают что-то чрезвычайно интересное.

Будь он в вольере, побег с занятия ради любопытства был бы наказан — скорее всего, ему бы не дали утром еды и поставили на тяжёлый спарринг. Но потом за такие шалости обычно добавляли баллов за соцприспособленность… Голод внезапно показался Буратине почти терпимым.