Михаил Харитонов - Путь Базилио

Знаешь, а мы же всё-таки добрались до моря. Море, помнишь? Айс уносил меня — я грезил о море. Сунуть в него свою зарёванную морду — в воду, в эту вечную воду, mare nostrum, она без крови горяча и трали-вали. И, конечно, тили-тили. Ах ты мука моя скука, что за полечка у нас с тобой была, что за полечка, полечка, о йе-йе, Мальвина, сука ты холодная!

Полечка, моречко, кралечка, чаечка. Русалка, цыганка, цикада. Как мечтал я танцевать и целоваться с тобою — вечером, у полосы прибоя, на каменном берегу. Камень пусть будет белым, море пусть будет чёрным. Танцевать и целоваться, танцевать и целоваться, едино, слитно, без разрыва — танцеловаться. Мы танцеловались вечером у прибоя. После «мы» не хватает каких-то слогов. Каких-нибудь трёх слогов. Ну пусть пока будет — гламурно танцеловались. Мы гламурно танцеловались вечером у прибоя. Есть ли на «мы» внеметрическое ударение? Допустим. А потом что? Что потом-то? А потом утонули. Я хотел бы утонуть в тебе. Запишем всё это в тетрадочку — кажется, что-то и вправду вытанцовывается. Если вырастет стишок хотя бы с вершок — пусть он будет твоим, как и всё остальное. Ненужное тебе, но твоё, твоё.

Ищу тетрадку. Я никогда никуда её не кладу, не прячу, не хороню — я её забываю. Я всё время её где-то забываю, но никогда не забываю о ней. И поэтому всегда нахожу, обычно — ближе, чем думается. Вот и сейчас. Она лежит на стуле, и на ней стояла та самая чашка Петри. Тетрадка со стихами, что может быть банальнее? Только любовь. Да, кстати, хорошо что вспомнил. У меня большая новость для тебя, ты будешь поражена, ты охуеешь, где бы ты не была, ты просто с глузду спрыгнешь: я люблю тебя, Мальвина!

Не, ну ты зацени, ну ты прикинь: после всего — я люблю тебя, Мальвина. Ты можешь в это поверить? Я вот — нет, не могу.

Самое страшное в любви — всеохватное чувство небытия. Amo ergo non sum. Я люблю — следовательно, не существую. Я есмь только с тобой. Если в мире нет тебя, это даже не больно — это мёртво. Ты, Мальвина — Жизнь жизни моей, как сказал блаженный Августин о своём смешном бородатом Боге [127].

Когда ты дала от нас дёру, Жизнь жизни моей, ты забыла у меня крем для ног и полотенце.

Я не могу жить без тебя, Мальвина. Я живу, но не могу.

Ах да, как же я забыл-то. Мне же не надо жить. Как тем самым, которым надо было плыть, а не жить [128]. А мне необходимо выполнять задания. Мне надо выступать. Выступать! — вот чего я хотел бы не мочь. Я боюсь, что мне когда-нибудь это понравится по-настоящему — то, что мы делаем на сцене. Артистический темперамент, чувство зала, всё такое. Мечта актёра: самоубийство перед публикой. Кровь-кишки-распидорасило: это моё, родное. Выступление — всегда имитация самоубийства, симулякр суицида. Кстати, какой поц это спизднул? Станиставский, хрен ему в стык? Немирович-Данченко, хрен ему в стык? Антонен блядь Арто, хрен ему в стык, и более того — в уста, из уст в уста, из уст в уста?

О, крик растлеваемой плоти! Бычья морда Минотавра в ночной пасти лабиринта. То смеётся и блещет потным крупом, то — о ужас! — нежно мычит и лижет мне руки кровавым языком, уговаривая бросить всё, даться, бросить меч и поселиться навек в лабиринте. «Так говорил Заратустра», часть четвёртая, перевод Солдатенкова. Не, пизжу: это Белый Андрей, откуда-то из переписки; забыл, откуда.

И сегодня у нас выступление. Первый раз в Директории. Жду с нетерпением — блядь, ну какой же позор. Чтобы снова даться, даться Минотавру. Ебать мои хуюшки! — даться, принять, насадиться, а потом выплеснуться сладкими помоями. Публика это любит; публика это жрёт; публика этого хочет. Но хочу и я — вот что страшно, Мальвина, вот что страшно.

Кстати об этом: пора принимать айс. Дозу надо наращивать: крыша едет не спеша, тихо шифером шурша — но без срывов, без срывов.

Сую в рот первый шарик. Заталкиваю под язык и сильно нажимаю, продавливая в фистулу. Дёргает нерв в челюсти: дозатор опознал вещество и сейчас начнёт его сброс в кровоток. В щадящем режиме, бля, в щадящем режиме, ёпа. О, до чего же полезная вещь, этот айс. Он помогает мне любить тебя с пользой для общества. Любить эту чёрную лазурь в переборах коленчатой тьмы, этот нищенски синий и заплаканный лёд, чёрный и синий, black and blue, я весь black and blue [129], и с тех самых пор я не пришёл в сознание и никогда не приду.

О! Хорошо пошло. Больно и сладко, всё как мы любим.

Я смотрю на себя в зеркальце. Кровь отливает от щёк, торец мой бледнеет, лунеет, стираются случайные черты. Начинает подрагивать нижняя губа и левое веко. О, левое веко! Как я жалок. Ты б сблевала с меня сейчас, возлюбленная моя, ты бы с меня непрерывно блевала, если бы тебе не было всё равно, есть я или нет меня. Так вот, меня — нет. Нет и не было.

А что же было — ведь что-то же было? А была ты. Когда мы засыпали, веки твои тяжелели от мака, тихо грезя, прильнув к челу моему. Нежные звоны мне трепетом грудь наполняют. Облаком синим твой лик в душу мою низошёл. Тоже Тракль, «Unterwegs». Это про тебя, про твои волосы. Облаком синим твой лик в душу мою изошёл. Изошёл и изгваздал. Ничего-ничего, ты же знаешь — я готов прожевать песок, на который ты сходила.

Ты хоть понимаешь, что мы делаем? Что я делаю на сцене? Я же торгую тобой, Мальвина. Я отдаю тебя на поругание. О, если бы ты понимала, как это страшно. Но ты бы лишь посмеялась. Может быть, даже пошла бы со мной на сцену — ты любишь такое, о да, ты же такое любишь, вот такусенькое, такенное, о да?

О вы, кто-нибудь! Раздавите мне яйца, ибо я изнемогаю от любви.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Паранормам присущ как крайний индивидуализм, так и высокий уровень солидарности. И то и другое связано с их особым положением в экономическом и социальном полях. С одной стороны, сам характер паранормальных способностей затрудняет их совместное использование. Как правило, паранормы — одиночки, работающие среди т. н. нормалов и зависящие от них. С другой стороны, крайне высокая востребованность паранормов приучила их к тому, что они не видят друг в друге конкурентов или соперников за место под солнцем. Зато они сталкиваются со специфическими проблемами, начиная с обывательских предрассудков и кончая насилием со стороны отдельных лиц или структур. По этим вопросам в среде паранормов существует консенсус, который они активно продвигают в «нормальном» обществе.

Характернейшим моментом является отношение к новициям. «Дикий» паранорм, случайно обнаруживший у себя способности, в подавляющем большинстве случаев может рассчитывать на признание со стороны коллег-паранормов, помощь с адаптацией и позитивное отношение к себе. Сам же момент обнаружения параспособностей у новичка может обернуться настоящим чествованием.