Сергей Минцлов - Царь царей...

Во главе каравана поехал Едигей.

В лесу становилось сырее; запахло папоротниками и хвощами, и скоро кони вступили в целое море их и по брюхо пошли в зеленой траве. Мокрая земля зачавкала под копытами.

Едигей несколько раз низко нагибался с коня, рассматривая что-то, наконец остановился.

— Дальше нельзя! — коротко заявил он, спрыгнув с седла и привязывая лошадь к ближайшей ели. — Барахта пришла.

— Что такое? — спросил, думая, что ослышался, Свирид Онуфриевич.

— Барахта — болото по-ихнему, — пояснил Михаил Степанович.

— Верно! — сказал подъехавший Иван Яковлевич. — Это слово мы заимствовали, как и много других, от татар, только дали ему другое значение, однако ясно связанное с прежним!

— Что, что? — испуганно пробормотал Павел Андреевич, упав на шею лошади, остановившейся около других. — Однако… Что такое произошло, в самом деле?

— Ничего, кроме того, что вы носом ткнулись! — спокойно отозвался Свирид Онуфриевич. — Подъехали к болоту и ждем Едигея, вот и все тут!

— Странный вид какой… — заметил, надевая пенсне, Иван Яковлевич. — Что это, туман впереди?

— Нет, отозвался Михаил Степанович, — мы среди целого моря хвощей.

Он нагнулся с седла и, сорвав бледно-зеленое, похожее на елку, но нежное как воздух растение, подал его старому ученому.

— Пра-пра-правнук допотопных громадных хвощей-каламитов! — сказал Павел Андреевич. — Однако и комары здесь! — с сердцем добавил он, звучно шлепнув себя по шее.

— Кажется, десятого убиваю.

— То ли еще будет! — пророчески заметил Свирид Ону-фриевич.

Наконец вернулся татарин, мокрый по пояс и облепленный грязью и зелеными кружками ряски.

— Ехать нельзя! — сказал он. — Большой барахта — утонуть можно. Крутом надо ходить!

— Как это неприятно! — воскликнул старый ученый. — Неужто так-таки совсем нельзя перебраться?

Татарин энергично потряс головою:

— Нельзя! Туда надо! — он махнул рукой вправо.

Иван Яковлевич обратился к Михаилу Степановичу.

— Посмотрите, пожалуйста, на карту: вероятно, есть какой-нибудь переход?

Молодой этнолог вытащил требуемую карту, и, развернув, долго молча разглядывал ее.

— Ну, что же? — нетерпеливо спросил старый ученый.

— Нашли что-нибудь?

— На карте в этом месте поставлены горы.

— Как так?!

— Да так!

Михаил Степанович протянул карту, и все увидали, что на огромном расстоянии, кроме сплошных гор и лесов, на ней ничего обозначено не было.

— Славная карта! — съязвил Павел Андреевич.

— Повесить бы ее составителя! — добавил охотник. — Бросьте ее в болото!

— Каково, в самом деле! — вскипятился Иван Яковлевич.

— Как назвать такое отношение съемщиков к делу?! Но на-ше-то положение каково, что мы станем делать!

— Свернем вправо, как говорит Едигей, и сделаем объезд, — ответил Михаил Степанович, складывая и пряча бывшую свою руководительницу.

— Но ведь мы уклонимся от прямого пути, — воскликнул старый ученый. — Наконец, возможно заблудиться!

— Как-нибудь выберемся!

— «Авоськи» поехали, — заметил Павел Андреевич. — Смотрите, заведете нас, как Сусанин поляков, в такую трущобу, что и ворон костей не вынесет из нее. Ишь ведь, местечко-то — чертово логово настоящее!

Татарин с укором, а Антон с негодованием поглядели на него за употребление не к месту «черного слова».

Караван свернул вправо и медленно, поминутно объезжая попадавшие по пути заросшие мохом, поваленные стволы, потянулся зигзагами дальше.

Много раз пришлось путешественникам изменять направление пути, стараясь выйти на твердую окраину низины, но она исчезла, словно заколдованная. Лошади поминутно проваливались в мягкой земле по бабки и начали выбиваться из сил. К этому неудобству скоро присоединилось другое: из-под трав стали подыматься мириады комаров. Шлепки усиленно принявшихся колотить себя людей начали раздаваться без перерыва, но такая защита ни к чему не вела: убитых насекомых мигом сменяли тучи их.

Надо было остановиться.

— Костры разложите, господа! — сказал Михаил Степанович, соскакивая с лошади и начиная собирать валежник. Все принялись делать то же, и скоро воздвигнулось несколько порядочных куч; поджигать их усердно принялись те, у кого оказались спички; татарин рубил и подбавлял свежие ветви, и из начавших разгораться костров повалил густой, буро-желтый дым.

Комары исчезли разом, но находиться в дыму было невыносимо. Иван Яковлевич и Павел Андреевич раскашлялись до того, что оба, задыхаясь и отмахиваясь руками, выскочили из костров и предпочли подвергнуться новой атаке злостных врагов.

Татарин, как местный житель, более спокойно переносивший земные невзгоды вроде дыма и комаров, подошел к ученым и подвел их опять к одному из костров.

— Ложись, — сказал он, указывая на место около костра, из которого наклонно, но не касаясь земли, тяжелыми клубами шел дым. — Там хорошо: дыши можно, гнус [10] Сибирское собирательное название комаров, оводов, слепней и т. п. насекомых. нельзя прийти!

Под кровлей из дыма оказалось действительно хорошо; Михаил Степанович и Свирид Онуфриевич зажали рты и перебежали к ним; все четверо расположились рядом.

— Смотрите, господа, лошади наши куда зашли! — воскликнул Свирид Онуфриевич, указывая назад.

Михаил Степанович и Иван Яковлевич оглянулись. Умные животные сбились в тесную кучу и, уткнув морды в самую землю, свободную от дыма, неподвижно стояли позади костров.

Обедать пришлось лежа на попонах и каких-то мешках, принесенных предусмотрительным Антоном.

— Возлежим как древние греки! — восклицал Свирид Онуфриевич, основательно подкрепившись вином и с наслаждением потягивая трубку.

Настроение духа сделалось у него необыкновенно благодушным.

— Это в болоте-то? — не без язвительности заметил Павел Андреевич. — Что-то не слыхал, чтобы они в болотах валялись!

— Меня очень беспокоит, признаюсь вам, это болото! — сказал, обращаясь ко всем, Иван Яковлевич. — Ведь мы совершенно не можем держаться взятого направления?

— Ерундиссимус! — заявил, вдруг разозлившись, охотник. — Какие тут направления? Приедем в конце концов на Байкал и воспоем аллилуйя!

Старый ученый бросил на него недовольный взгляд.

— Я думаю тоже, что придется отказаться от нашего плана! — поспешил сказать Михаил Степанович. — Тайга становится все непролазнее!

— Все-таки будем пытаться! — заметил Иван Яковлевич, блуждая взглядом по окружавшему лесу.

Свирид Онуфриевич повернулся на бок.

— А зачем? — спросил он. — Ведь это жадность в вас говорит — «все» отыскать! Смотрите — захватит нас зима, не успеем осмотреть и главного, того, что открыл Михаил Степанович!