Питер Уоттс - Огнепад (Сборник)

– Х’чу сказать – не огорчайся. Я знаю, ты… не в’новат. Ты б ‘тветил, если мог.

И сказал бы… что? Что сказать женщине, умирающей у тебя на глазах в ускоренном режиме?

– Просто пытаюсь д’стучтьсь, п’нимаешь?.. Н’чего не м’гу п’делать…

«Хотя описанные события в целом точны, подробности нескольких смертей были объединены в драматических целях».

– П’жлста? Токо… поговори со мной, Лебя…

Я мечтал об этом больше всего на свете.

– Сири, я… просто…

Я столько времени потратил на то, чтобы понять – как.

– Забудь, – просипела она и отключилась.

Я прошептал что-то в мертвый воздух. Даже не помню, что.

Я очень хотел с ней поговорить, но не нашел подходящего алгоритма.

* * *

Вы позна́ете истину, и истина отнимет у вас разум.

Олдос Хаксли [72] Парафраз из Евангелия от Иоанна 8:32.

К нынешнему времени люди надеялись навеки избавиться ото сна. Это совершенно непотребное расточительство: треть жизни человек проводит с обрезанными ниточками, в бесчувствии, сжигая топливо и не совершая никакой работы. Подумайте, чего бы мы могли достичь, если б не были вынуждены каждые пятнадцать часов терять сознание, если бы наш разум оставался ясен и деятелен от рождения до последнего поклона сто двадцать лет спустя? Представьте себе восемь миллиардов душ без выключателя и холостого хода, и так, пока двигатель не сносится.

Мы могли бы достичь звезд! Но не получилось. Хотя потребность прятаться и тихариться в темные часы человечество преодолело – единственных выживших хищников мы воскресили сами, – мозгу все же требовался отдых от внешнего мира. Впечатления приходится записывать и вносить в каталог, краткосрочные воспоминания сдавать в архив, свободные радикалы вымывать из укрытий среди дендритов. Мы уменьшили потребность в сне, но не устранили ее – и нерастворимый осадок простоя едва вмещал оставшиеся нам грезы и кошмары. Они копошились в моем мозгу, как оставленные приливом морские твари.

Я проснулся.

В одиночестве, невесомости и в своей палатке. Я готов был поклясться, что меня кто-то похлопал по спине. «Недосмотренные галлюцинации, – решил я, – остаточное воздействие дома с привидениями, последняя порция мурашек перед просветлением». Но все повторилось: я стукнулся о кормовой выступ пузыря и ударился снова, прижимаясь к материалу теменем и лопатками; за ними последовало все тело, плавно, но неудержимо сползая вниз.

«Тезей» разгонялся? Нет, направление не то. «Тезей» перекатывался, словно загарпуненный кит на волнах – подставлял звездам брюхо.

Я вызвал КонСенсус, распластал по стене навигационно-тактический обзор. От силуэта корабля отделилась сверкающая точка и поползла прочь от Большого Бена, оставляя за собой протянутой светлую нить. Я пялился на нее, пока индикатор не показал 15 g.

– Сири. Ко мне в каюту. Пожалуйста.

Я подскочил. Прозвучало так, словно вампир стоял у меня за спиной.

– Иду.

Удаленная станция ретрансляции карабкалась из гравитационного колодца, выходя наперерез потоку антиматерии с «Икара». Чувство долга не смогло пересилить страх: сердце ушло в пятки.

Невзирая на тщетные надежды Роберта Каннингема, мы не стали драпать: «Тезей» накапливал боеприпасы.

* * *

Распахнутый люк зиял пещерой в скалах. Слабое голубое свечение из хребта не проникало внутрь. Сарасти походил на силуэт, черный на сером; только рубиновые зрачки по-кошачьи ярко сияли в окружающих сумерках.

– Заходи.

Из почтения к человеческой слепоте он прибавил коротких волн. В пузыре прояснилось, хотя свет сохранял некоторое красное смещение. Как на «Роршахе» с высоким потолком.

Я вплыл в логово вампира. Лицо Сарасти, обычно бумажно-белое, разрумянилось до такой степени, что казалось обожженным. Мне пришло в голову, что он обожрался, нахлебался крови. Но то была его собственная кровь. Как правило, вампир сохраняет ее в глубине тела, депонирует в жизненно важных органах. У них с этим эффективно. Периферические ткани омываются непостоянно – только когда уровень лактата зашкаливает.

Или во время охоты.

Сарасти приставил иглу к глотке и у меня на глазах вколол себе три куба прозрачной жидкости (антиевклидики). Мне стало интересно, часто ли ему приходится повторять процедуру теперь, когда он лишился веры в имплантаты. Вампир вытащил шприц и убрал его в футляр, гекконом распластавшийся под рукой на распорке. Румянец пропадал на глазах, уходя в глубину и оставляя после себя восковую трупную кожу.

– Вы здесь как официальный наблюдатель, – начал разговор Сарасти.

Я наблюдал. Его каюта была обставлена по-спартански, еще проще, чем моя. Никаких личных вещей – даже гроба, выложенного завернутым в целлофан дерном. Только два комбинезона, мешок для гигиенических принадлежностей и отсоединенная оптоволоконная пуповина в полтора моих мизинца толщиной, парившая в воздухе, как глист в формалине. Это связь с Капитаном. «Даже не кортикальный разъем», – вспомнил я. Кабель подключался к продолговатому мозгу, в самый ствол. Логично на свой лад, ведь в этом месте сходятся все нервные пути, полоса пропускания максимальна. И все же эта мысль тревожила – Сарасти связывался с кораблем через рептильный мозг.

На стене загорелся дисплей, чуть искаженный на вогнутой поверхности: в спаренных окнах – Растрепа и Колобок, сидящие в соседних клетках. Под каждой картинкой тонкую сетку испещряли загадочные индикаторы.

Искажение меня отвлекало. Я поискал в КонСенсусе скорректированное изображение, но не нашел. Сарасти прочел это на моем лице.

– Закрытый канал.

К этому времени шифровики даже непривычному зрителю показались бы больными и дохлыми. Они парили посреди вольеров, бесцельно шевеля членистыми щупальцами. От их шкур отслаивались полупрозрачные клочки… кутикулы, наверное, придавая им вид разлагающихся трупов.

– Конечности движутся постоянно, – заметил Сарасти. – Роберт говорит, это способствует циркуляции.

Я кивнул, глядя на экран.

– Существа, путешествующие между звездами, не могут выполнять даже базовые метаболические функции, не дергаясь, – он покачал головой. – Неэффективно. Примитивно.

Я взглянул на вампира: тот не сводил глаз с пленников.

– Непристойно, – изрек он и шевельнул пальцами. На стене открылось новое окно: запущен протокол «Розетта». В нескольких километрах от нас вольеры захлестнуло микроволновое излучение.

«Не вмешиваться, – напомнил я себе. – Только наблюдать».

Как ни ослабели шифровики, чувствительность к боли они не потеряли и правила игры знали. Оба поплелись к сенсорным панелям и попросили пощады. Сарасти вызвал пошаговый повтор одной из предыдущих последовательностей. Пришельцы проходили ее снова, уже привычными доказательствами и теоремами выкупая для себя несколько мгновений мимолетного покоя.