Дмитрий Шатилов - Нф-100: Изобретатель смысла

- Арк, Могестон, Транау, - ответила девица, зевая. - Всех и не упомнишь. Тебе- то, Крымов, что за дело? Заложить хочешь? Неужто вместо фальшивого доноса настоящий сделаешь?

- Стерва ты, Беллочка, - ответил Крымов. - Ох, стерва!

- Стерва, а не поганее тебя. Что уставился, козлик? Сказать нечего? То- то же! А вот друг мне твой нравится, от него Новой Троей почти не воняет. Эй, ты, как звать тебя, красавчик?

- Гиркас, - представился Гиркас и аккуратно поцеловал протянутую ручку. Кожа Изабеллы пахла земляникой.

- Гиркас, - задумчиво повторила Изабелла. - Конгар?

- Только наполовину.

- На верхнюю половину или на нижнюю?

- Что, простите? - не понял Гиркас.

- Наплюй. Мне подружки рассказывали, что ваш брат в любви ненасытен. Врали, конечно.

- Пойдём от неё, - шепнул Гиркасу на ухо Крымов. - Я слышал, кантону Форми, который ей в основном и платит, вчера крепко наваляли под Грандом, вот она и нервничает.

- Врёт он всё, - сказала Изабелла. - Ты, Гиркас, его не слушай. Он вообще- то неплохой, но дурак дураком. Три года здесь проторчал, а так ничего и не понял.

Крымов хотел возразить, но в разговор вмешалась другая девушка: темноволосая, с круглым миловидным личиком, и, если не считать за одежду ремень от гитары, абсолютно голая.

- Белла, не дразни Вовку! - крикнула она звонким задорным голоском. - А то поумнеет и совсем к нам ходить перестанет!

- Ты ещё скажи - человеком сделается! - сказал Изабелла. - Нужен он тут...

- Вовка, да плюнь на неё! - переключилась девушка на Крымова. - Сто лет ведь не виделись!

Сняв с плеча гитару и нисколько не стесняясь наготы, она подбежала к Крымову, и, не взирая на его протесты, обняла и расцеловала в обе щёки.

- Вот так, вот так, - говорила она, - Земляки мы, или кто?

- Она - из Иванова Детства, - смущённо объяснил Гиркасу Крымов. - Её семья с моим отцом дружит.

Девушка разжала руки, отошла и смерила Крымова спокойным взглядом. Глаза у неё были карие, с крохотными золотыми искорками.

- Ох, Вовка, Вовка, и правда - совсем заврался! - покачала она головой и объявила остальным:

- Невеста я его, вот уже неделю. Как денег накопим - так сразу свадьба.

Для Крымова это, похоже, оказалось новостью.

- А это, Гиркас, Сашенька, - представил он девушку Дун Сотелейнену. - Она время от времени выдумывает всякое, так что не бери в голову.

- Выдумываю? - удивилась Сашенька. - А это что?

Она подошла к столику и вытащила из- под груды журналов конверт:

- Твой почерк, нет?

- Сашенька, - словно защищаясь, Крымов выставил вперёд руки, - я это пьяным писал, порви и выкинь!

- Слушайте все! - сказала Сашенька, после чего достала из конверта письмо и прочла вслух следующее:

Милая моя Саша!

Помнишь, как однажды в детстве мы играли в мяч? Стоял жаркий летний день, лениво шелестела листва, а небо было голубое- голубое, и вдали плескалось море...

Нам было по одиннадцать лет, тебе и мне. Ты была худенькой девочкой с вечными ссадинами на коленках, терпеть не могла кукол и обожала футбол. Я был драчун, и мне частенько разбивали нос, когда я отстаивал твоё право участвовать в наших мальчишеских играх.

Мы играли в мяч у моего дома - помнишь, возле старой яблони, её потом спилил дядя Никанор? Был полдень, всех сморила жара. Кроме нас, на улице никого не было. Всё вокруг было залито светом, всё источало тепло. Ты топала сандалией по асфальту, и звук разносился далеко- далеко.

Мяч у нас был замечательный - туго надутый, прыгучий, звонкий. Цвета он был голубого, с белыми полосками: небо - и облака на нём. Мы перебрасывали его друг другу, ты поймала его и вдруг застыла, словно о чём- то задумавшись. Эта сцена и сейчас стоит у меня перед глазами: девочка, очерченная солнцем, держит в руках мяч...

Ты спросишь, почему я вдруг вспомнил об этом через столько лет, когда и ты не та, что раньше, и я не тот? Я отвечу: все эти годы, когда мне необходимо было отыскать в себе что- то доброе, светлое, чистое, я обращался к этому воспоминанию и черпал в нём силы. Ты возразишь, конечно, что я должен смотреть на жизнь оптимистически, что и в настоящем можно найти много хорошего, и я рад был бы с тобой согласиться, но не могу.

Сашенька, милая, мне кажется, что мир вокруг меня сошёл с ума. Я больше не понимаю законов, по которым строится человеческая жизнь. Почему я, мальчишка, веривший в справедливость, служу государству, которое творит зло? Почему ты, хрупкая и нежная, продаёшь свои тело и душу так, словно это естественно: ничего не желать, ни во что не верить?

Да, это пафос. Я говорю пафосно. Я, Владимир Крымов, военный комиссар Новой Трои, уполномоченный по делам Торакайской Бойни, говорю пафосно. И я говорю со всем пафосом, на который способен: я не могу воскресить прошлое, но я могу любить тебя сейчас.

И я люблю тебя сейчас. Понимаешь, Сашенька, Я Люблю Тебя Сейчас. Пожалуйста, не смейся надо мной, пожалуйста, не спрашивай, почему я не сказал тебе этого раньше. Я знаю, удача в этом мире улыбается дерзким и настойчивым, а смелость города берёт, но правда в том, что пока я был дерзок и настойчив, я не нуждался в любви. Да, жизнь порядочно меня мотала, но пока у меня оставались юношеские наглость и самодовольство, я всякий раз поднимался и начинал всё сначала. Я был самодостаточен: замкнутая монада в мире замкнутых монад.

Но теперь арсенал мой исчерпан, мне нечем защищаться от хаоса, в который постепенно превращается моя жизнь. Я не знаю, во имя чего я должен действовать, зачем мне вновь подниматься и идти. Посмотри на меня: я погружаюсь в сон, я распадаюсь. Ещё немного - и пойдёт по земле пустое тело, как машина, дорабатывающая заряд. Будет оно что- то делать для поддержания работоспособности - машине ведь немного надо, - будет качаться от добра ко злу под действием случайных сил, и не вспомнит даже, что когда- то оно боролось, верило, мечтало жить...

Ты веришь, Саша, я не могу даже смеяться над тем, что со мною стало: смех умирает в груди. Хаос пожирает всё, и всё - добыча безумия. Я говорю тебе о любви потому, что я слаб.

Давай уедем отсюда, уедем далеко- далеко - ты и я. Ведь не целиком же мир охвачен войной, и не везде люди увечны. Вот мы и уедем туда, где есть на что надеяться, где сердцу человеческому незачем ожесточаться. Будем жить вдвоём, и радоваться солнечному свету, шелесту листвы, дуновению ветра и порханию бабочек...

Но я заговариваюсь, ведь есть и практическая сторона дела. Вот что, милая моя Сашенька: нам как можно скорее нужно пожениться. Давай поженимся?

Плевать, что подумают: я люблю тебя.

Твой Вовка.

- И ты скажешь, что написал это по пьяни, да? - тихо спросила Сашенька. - Вот так просто - выпил и написал?

- Ну да, - ответил, покраснев, Крымов. - Так и есть. А что ты себе напридумывала - меня не касается. Я за твои фантазии не отвечаю.