Ирина Белояр - Вулкан проснулся, бэйби

— Сенситивы — они такие. Хрупкие и ранимые.

— И вы?

— Какой я сенситив? Технарь в чистом виде, мозги под аппаратуру заточены.

…После разговора о кабинках стало существенно легче жить. Я почувствовал, что у меня есть единомышленники на Земле. Люди, которые относятся к психологическому насилию так, как оно того заслуживает. Даже если вслух говорят то, что положено.

На первых порах нас с утра до вечера сканировали, просвечивали, выворачивали на изнанку, забирали все, что только можно забрать у живого существа: образцы кожи, волос, крови, спермы, мочи и так далее. Время от времени мы демонстрировали ученым наши игры. Завлаб диагностики биополя, коренастый живчик лет эдак за пятьдесят, вызывал нас к себе в кабинет и весело интересовался:

— Ну, дети мои, во что завтра играть будем? Самовар или рентген?

В переводе на наш сленг — «Вулкан проснулся» или «Вижу насквозь».

«Вулкан» пользовался у них самой большой любовью. В первый же месяц нас трижды вызывали на бис. Следующим в рейтинге популярности было «Вижу насквозь». Нам показывали запечатанные конверты и просили прочесть содержимое. Спрашивали, что творится за стенами корпуса и сравнивали информацию с показаниями камер… Игра «Дышать вредно»: на головы надевались герметичные шлемы, чтобы исключить поступление воздуха в легкие. По двадцать минут диагносты терпеливо ждали, когда мы, в буквальном смысле, выдохнемся.

Когда мы выдыхались во всех смыслах, завлаб разгонял диагностов и отправлял нас домой: «Все. Самовары — на профилактику, аппаратуру — в кладовку».

Этот же весельчак обозвал меня юным следопытом, за повышенную любознательность. Кличка прилипла намертво.

Поначалу я думал: наш шеф — целевик. Получил цель в подарок от соответствующей программы. Выяснилось — нет, сам по себе такой попрыгунчик. Это хорошо. Он мне понравился… Вообще, опознать целевика было очень просто, по неестественно-приподнятому настроению. Они никогда не хандрили, никогда не обижались. Кажется, даже не уставали… Кто как, а я предпочитал нормальных людей. Которые иногда грустят, иногда злятся, устают к вечеру, временами впадают в хандру…

Может показаться, что наше существование в институте было безоблачным, но это не так. Я буквально дурел от такого количества чужих людей. Кошмар наяву. Забавно: цель жизни у меня теперь рождалась каждое утро, и оставалась со мной весь день. Даже когда я увлекался или отвлекался, она была где-то рядом — моя цель. Дожить до конца рабочего дня, уйти домой, остаться один на один с Ингой и в ее объятиях убить все цели на свете.

Инга страдала тоже. На первых порах — чуть ли не до слез: «Не хочу больше быть дрессированной мартышкой!..» Потом как-то резко приняла неизбежное и смирилась. Только улыбаться перестала. Совсем.

Была еще одна гадость: датчики местонахождения, с которыми мы подписались не расставаться. Куда, казалось бы, сбежишь в городе, в котором камер наблюдения больше, чем людей? Однако ж вот так. Когда мы демонстрировали ученым игру «Вулкан проснулся», датчики выходили из строя, и мы покорно брели в операционную — вживлять под кожу новых шпионов. Не меньше десяти раз я прошел через эту процедуру уже в первые три месяца. Как-то не выдержал, поинтересовался у Нины:

— Слушай, в иммиграционном комитете совсем идиоты сидят?

— Ну… наверно, не совсем, — улыбнулась док. — Как в любой психушке: есть легкие случаи, есть тяжелые.

— А если они пронюхают, что мы избавляемся от жучков как не фиг на фиг?

— Да кто угодно избавляется. В городе полно медиков, нелегально практикующих удаление датчиков. У кого нервы крепкие, тот может и сам вырезать. Не полостная операция, слава богу. А если хочешь, чтобы тебя после этого не беспокоили, и совсем не жалко денег — решаешь проблему, не выходя из иммиграционной конторы.

— Ну, и на хрен тогда вообще этот маразм?..

— Ты — из дикого леса дикая тварь, — развеселилась Нина. — Тут все-таки цивилизация, а не абы что. Какая же цивилизация без маразма?..

Но самый серьезный удар — начал слабеть мой мысленный контакт с Ингой. Спровоцировала несчастье игра, которую нам предложили: моя девочка читает про себя записку, а я выдаю содержание записки вслух. После той демонстрации я не мог видеть мысли своей любимой, и все слабее чувствовал, что творится у нее в душе. А она день ото дня все больше мрачнела и замыкалась. Лишь иногда срывалась и начинала фонтанировать ядом:

— Зачем им наши игры, не знаешь? Эти люди напрочь лишены фантазии. У них мозги устроены, как бытовые приборы. Не вмещают ничего, кроме прикладных задач. Представь себе: «Вулкан» — в качестве автономного энергоблока, «вижу насквозь» — вместо камер внешнего наблюдения, «дышать вредно» — аквалангистам и космонавтам на случай чего. Здорово, правда?

Я пытался ее утешить:

— Не обращай внимания на всякую ерунду. Развяжемся с контрактом, улетим домой и забудем здешнюю жизнь, как дурной сон.

— Если получится.

Я тогда не понял, к чему относилась эта реплика. То ли «не буду обращать внимания, если получится», то ли «забудем, если получится».

«Улетим домой, если получится» мне бы в те дни даже в голову не пришло. Да и кто бы смог удержать нас в мире, где на всякую директиву существует целый букет обходных маневров?.. Насильственное переформатирование? Ерунда. Как справедливо заметил доктор Колли, «кому до вас дело»…

За годы отшельнической жизни на Гее воспоминания о нашей давней юношеской борьбе за самоопределение приобрели героико-романтический ореол. Вылетая на Землю, мы воображали себя чуть ли не первохристианами, готовыми принять мученическую смерть на арене цирка. Вы очень удивитесь, но я почувствовал разочарование, когда окончательно убедился, что ничего такого не будет. Представьте: грозились расстрелять, человек собрал все свои моральные силы, настроился — а его кинули. Смешно? Мне тоже. Неожиданно для себя понял, что меня никто никогда не расстреливал по-настоящему. Разве из водяного пистолета… Наверное, это симптом психологической зрелости: некоторые прошлые идеи и поступки начинают выглядеть как пресловутая борьба с ветряными мельницами.

…и оттого неуютно. Будто из души вынимают что-то. Нет, не вынимают, само уходит. А ты стоишь, бессильно опустив руки, и не можешь остановить…

Жили мы в научном городке на окраине мегаполиса. Выходить из городка нам не запрещали, но пока не рекомендовали. Мы и не спешили. Перспектива оказаться в стихийном человеческом потоке вызывала у меня безотчетный ужас. Потом, уверял я себя. Позже. Чтобы не в одиночку и не вдвоем с Ингой. Вот подружусь поближе с кем-нибудь из землян — попрошу устроить экскурсию.