М Валигура - Серебряная тоска

Лоб Руслана в какое-то мгновение покрылся испариной.

- Сверхзнание? - спросил он.

- Я спал ногами на север, - ответил я.

- Но ведь это же бред... Это же шутка...

- Да-да, шутка. Но некоторые шутки оказываются всерьёз, - без тени улыбки откликнулся я.

- Так ты хочешь сказать, сверхзнание...

- Уже во мне.

Русланчик с минуту сверлил ладонью лоб, а потом расхохотался:

- Я понял. Ты догадался про розыгрыш и решил ответить на него таким же розыгрышем.

- Да, Русланчик, - вздохнул я, - да, как всё просто. Пей кофе и иди на работу.

Тебе сегодня предстоит очередной неприятный разговор с шефом.

Русланчик со страхом взглянул на меня.

- Мистификатор, - отмахнулся он и, быстро засобиравшись, ускользнул за дверь.

После его ухода я сварил кофе себе и выпил его. Стоя голым. На балконе. Мне было наплевать, кто меня видет. Девушка с десятого этажа дома напротив, как я знал, не появится. Боже, до чего странно - знать. И до чего ещё более странно знать, что знаешь. Я вдруг почувствовал, что голова раскалывается.

- Хочу играть в киножурнал "Не хочу ничего знать"! - нарочито громко сказал я и плюхнулся назад в постель.

Тёплое одеяло и нежная подушка обволокли меня, и я погрузился в тёплое и нежное полубеспяматство. Тёплое и нежное, но тщетное - через пять минут я выстрелил собой из постели. Лежать было невозможно. Голова, не готовая к свалившемуся на неё, трещала швами. Я знаю, что я ничего не знаю. Завидую тебе, Сократ, завидую тебе стократ. А я знаю, что я всё знаю. Знаю, например, компьютерный код "Финансбанка". И знаю, как через "Интернет" снять кучу денег так, чтоб не засекли. А только мне не нужно. Я вот даже вторую чашку кофе не хочу пить. А чирик я завсегда у папани стрельнуть могу. Так что денег я тоже не хочу. А чего я хочу?

- Ха-а-чу пра-а-жить жизнь та-а-к, что-о-б па-а-том не-э бы-ыла-а му-у-чи-тельна-а больна-а за-а ... - пропел я. - Бесцельно. Прожитые. Годы.

Стало вдруг мучительно и больно. Пойти, что ли, прогулятся? Нет, не пойду, сейчас мерзкий дождь со снегом начнётся. Я заварил свежего чаю, насыпал в тарелку сушек и сел в кресло у окна, прихлёбывая и прикусывая. Полил ледяной дождь. Со снегом.

- До позднего вечера, - прокомментировал я. - А Русланчику, бедному, под этой пакостью ещё домой возвращаться. Придёт мокрый, злой, как собака, ну ещё бы - от шефа нагоняй плюс мерзкая эта погода, а у нас и выпить-то нечего. Понятно, накинется на меня с упрёком - накаркал, мол, неприятности с шефом. А причём тут я, если так оно и должно было случиться? Я ж не делаю события, я о них просто знаю. Странно, никогда не думал, что всезнающий человек чувствует себя таким тупым и беспомощным. Хотя - почему это беспомощным? Вот сейчас оденусь потеплее и отнесу Русланчику на работу зонт, чтоб он не промок по дороге с работы к автобусу и от автобуса домой.

Я надел шляпу, куртку, обмотался подаренным Русланом шарфом, сунул подмышку зонтик и смело вышел из дому. Меня ошарашило снегом, огорошило дождём. Умственно больной ветер швырял пригоршни этого дерьма мне прямо в лицо.

Я сел в подошедший автобус (билет брать не стал - всё равно конролёра не будет)

и доехал до центра. Отсюда - от Крытого Рынка - до Русиковой конторы было рукой подать.

Пожилая вахтёрша с кочанчиком седых волос на затылке, клюя носом, вязала нечто среднее между шарфом и носком.

- Гетры вяжете? - поинтересовался я.

От неожиданности старушка так перепугалась, что уронила вязанье на пол.

- Вам кого, молодой человек? - так ответила она на мой вопрос.

- Руслана Васильевича Ибрагимова знаете?

- Татарина-та?

- Та-та-та, - подтвердил я. - Вот и отлично. Я тут ему зонтик принёс. Когда он будет уходить с работы, не сочтите за труд. В смысле, зонтик этот ему передайте.

- Сами б и передали, - недовольно буркнула вахтёрша.

- Не могу, Наталья Спиридоновна, ему сейчас шеф загогулину выгибает.

- Э?

- Разнос учиняет.

Вахтёрша с подозрением поглядела на меня, но зонтик взяла. Я откланялся и направился к дверям, когда меня догнал её оклик:

- Вы откуда знаете, как меня зовут?

- А я, Наталья Спиридоновна, про вас вообще всё знаю. Живёте вы на улице Рахова 13, муж ваш, Пётр Андреевич, алкоголик с многолетним стажем, а сына вашего Васеньку ни на какую солидную работу не берут и не возьмут, потому как вы его в своё время от армии по психической статье отмазали. Так что не пытайтесь зонтик заныкать.

Я вышел, хихикая от того, как Наталья Спиридоновна всем сотрудникам сегодня будет шептать, что "татарину-та нынче кагэбэ зонтик приносило!" Но на улице моё хихиканье быстро увяло, так как я остался без зонтика и тут же получил дождём и снегом по морде.

- Спасибо, - поблагодарил я вслух неизвестно кого - наверное, ветер. Я решил укрыться от прелестей природы в кафе "Молочное", где в детстве пивал частенько вкуснейшие молочные коктейли. Сейчас там, правда, вместо вкуснейших молочных коктейлей подают мерзчайший азербайджанский коньяк "Арпачай", кажется. Но в такую погоду...

Я зашёл в кафе, заказал сто грамм пойла и уселся за столик.

"Ну-с, Игорь Васильевич, - невесело сказал я самому себе, - будьте здоровы.

"Финансбанк" хакерским образом грабить не хотите, вот и довольствуйтесь "Арпачаем".

Я отпил глоточек зелья и довольствоваться им отказался. Из окна заведения был мне виден Колькин ларёк, откуда мой бывший одноклассник таскал бутылками восхитительный коньяк "Армения". Вот допью эту гадость и пойду к Кольке. А допью обязательно, раз уплочено. Я вам, господа, не миллионер, деньгами швыряться. Мне директор "Финансбанка" их в мешках на дом не приносит. Тьфу ты, дался мне этот "Финансбанк"! Разум-то высший, а мыслишки мелкие, грязноватые-та.

Я поднял стакан с остатками "Арпачая" и посмотрел на мир сквозь мутно-коричневый окрас.

* * *

Посмотрев на мир, окрашенный в золотисто-коричневые тона, господин Геккерн опустил бокал к губам и сделал глоток. Чудеснейший французский коньяк из одноимённой провинции горячей волной скатился вниз к желудку. Пятьдесят лет, словно бархатистое море прибрежную скалу, ласкал он дубовые стенки бочонка, чтобы теперь оказаться внутри бочонка иного рода голландского дипломата барона Геккерна. Коротконогий пузатый Геккерн поставил бокал на столик, нервно забарабанил по вишнёвой крышке жирными пальцами. Видно было, что дивный напиток не прибавил ему ни настроения, ни спокойствия, ни уверенности.

- Ты меня очень огорчаешь, Жоржик, - жалко произнёс он, обращаясь к молодому человеку, в брезгливой позе развалившемуся в кресле.

Молодой человек барон Жорж Шарль Дантес-Геккерн, стройный, белокурый и синеглазый, ответил презрительно:

- В России, рара, - с ударением на последний слог, - в петербургском свете меня называют Егором Осиповичем.