Елена Асеева - Середина. Том 2

— Господь Перший, — голос рани зазвучал воркующе успокаивающе. — Вы плохо выглядите, надобно было прилететь на пагоде.

— Отец сказал вмале прибудет Стынь на своем сумэ, — вступился за Першего Мор, также как и демоница сопереживая ему.

Мор вздел руку вверх, намереваясь положить ее на плечо Отца, непосредственно пронеся вблизи от головы и венца, когда нежданно змея, точно ожидающая нападения или, что точнее, доведенная сварливостью демоницы до гнева, сделала рывок в бок. И вонзила в тыльную сторону длани руки младшего Димурга свои клыки. Она также стремительно подалась назад, в навершие венца, при том вырывая из руки Мора кусок кожи и плоти, оголив (вроде ее язык облизал) смаглую кость с мельчайшими вкраплениями в ней насыщенного цвета огненно-золотистых искр. Рваные рубежи медно-желтой плоти, испещренной мельчайшими текущими по ее поверхности глубокими провоточинами, оранжевыми паутинными кровеносными сосудами, ажурными нитями кумачовых мышц и жилок, с оборванными краями гулко плюхнулись на смаглую кость, принявшись ронять на ее полотно крупиночки огненной юшки.

— Ах! — громко вскрикнула Кали-Даруга, узрев как змея возвернувшись на свое место в навершие венца и обливаясь красно-желтой юшкой Бога, сглотнула вырванную из его руки плоть.

Едва слышно, вероятно, вторя тому крику, застонал Мор и дернул от головы Першего руку, приткнув трепещущую рану к губам.

— Что случилось? — вопросил беспокойно старший Димург, похоже, также в мгновение ока, обретая свои силы и властность.

Он тревожно шевельнулся в кресле, и, развернув голову в сторону сына, обеспокоенно вонзился в его лицо.

— Укусила, — не менее озадаченно протянул Велет.

Атеф несмотря на свою могучесть вельми скоро поднялся с кресла и направился в сторону Мора, у коего на раненной руке кожа перст растеряла свое сияние и приобрела не присущую вообще Богам сероватую бледность.

— Не укусила, а откусила, — болезненно проронила Кали-Даруга, с негодованием глянув на змею в венце, несомненно, жаждая ее испепелить. Впрочем, получив в ответ не менее сердитое полыхание изумрудных очей. — Откусила, моему дражайшему мальчику Господу Мору плоть, — голос демоницы днесь сопереживающе перекатывался, вроде как это не Богу, а ей откусили плоть.

— Ничего, ничего, — успокаивающе отозвался Мор, убирая руку от лица и обозревая образовавшееся углубление на тыльной стороне длани, все еще кровоточащее.

Однако в отличие от человеческой юшки, божественная не вытекала за грани раны, а перекатывала свои потоки внутри того углубления, слышимо плюхая струями, инолды выкидывая вверх отдельные капли, точь-в-точь словно жаждала закипеть.

— Ничего страшного Отец, не тревожься, — торопко молвил Мор.

Перший меж тем протянул к сыну правую руку и призывно дернул перстами, повелевая показать рану. Мор медлил совсем малое время, в нем боролось единожды не желание расстраивать Отца и невозможность ослушания. Однако последнее стало много сильней, и на очередное колыхание перст Першего, Мор торопко качнул сероватую кисть левой руки к нему. Старший Димург тотчас перехватил руку сына, и, приблизив к себе, обеспокоенно оглядел рану, прощупал растерявшие цвет перста, и огладил края самого углубления, лишь затем достаточно взволнованно сказав:

— Сходи, мой милый, к Трясце-не-всипухе она ведает, поколь здесь нет биоауры, как такое лечить, ибо в свое время излечила нашего экспериментатора Темряя, когда он потерял враз все пальцы на левой руке, желая прощупать мою змею.

— Позже, не сейчас, — начал, было, Мор, но узрев неприкрытую озабоченность на лице Отца и явное расстройство Кали-Даруги, считающей, что мальчик пострадал по ее вине, качнув головой, направился вон из залы.

Проходя мимо Велета, Мор нежно похлопал его по предплечью тем зазывая идти с ним и оставить Першего с Кали-Даругой наедине. Мелкой рябью пошла не только стена, в которую вошли Боги, заколыхали своими смурыми полутонами (отображающие дымчатость испарений) облака, плывущие в своде, и вторил им ставший голубовато-свинцовым пол. Когда Мор и Велет, покинули помещение, где все еще плыл обуревающий змею гнев, скалящую зубы аки пес на рани, Перший дюже растерянно глянул на собственное творение. Он вновь удобно разместился в кресле, опершись спиной об ослон и положив на облокотницы руки, многажды ровнее молвил:

— Уже не впервой она нападает на моих малецыков, но всяк раз лишь вскользь проходится по коже, а, чтобы откусить.

Бог смолк и тяжело вздохнул, однозначно, что-то обдумывая и зараз тем толкованием стараясь обелить себя в глазах демоницы.

— Весьма устал, — добавил он погодя, несомненно, Перший хотел, чтобы рани перестала на него сердиться, потому и сказал про утомление. — Устал… Ты знаешь, совсем плохо себя чувствую, моя милая девочка. Уже и не помню, когда такое ощущал… таковую слабость. Ты уж меня прости… Прости, что так вышло с Родителем. Ничего с тем не смог поделать. Но Родитель, Он вроде как и не сильно на меня досадовал, не думал, что это изольется на тебя.

— Господь Перший, — Кали-Даруга заговорила уже более степенно, судя по всему, ее воочью опечалил и сам укус, и состояние Творца. — Разве вы не знаете, что Родитель дюже редко и открыто негодует на вас. Те события можно пересчитать по перстам. Вся досада достается вашим младшим братьям-Богам, а теперь, как оно и было ясным, мне. И мне это неприятно, так как я вельми стараюсь и не приемлю к себе несправедливого отношения. И, конечно, не люблю, когда мне приходится вступаться за вас… Вас, моего Творца. Это как-то ненормально. Неестественно, когда творение защищает своего Творца и пререкается с Родителем.

Черты лицы старшего Димурга нежданно дрогнули и Кали-Даруга узрев то немедля замолчала. Но всего-навсе за тем, чтобы, когда колыхание осело, точно выждав успокоения, вновь продолжить разговор:

— И зачем было присылать сюда старшего Раса Зиждителя Дивного? Ведь знаете, какие у меня с ними сложные отношения. Тем паче ухудшившиеся после того как они погубили нашего милого мальчика Светыча. Моего дражайшего, нежного… Такого хрупкого, чуткого мальчика. Намедни, хочу напомнить нашу с вами, Господь Перший, договоренность я к ним прибывала только ради Господа Крушеца, абы они не погубили и его, нашего бесценного, маленького мальчика. Впрочем, видеть их на маковке, да и еще без вашего присутствия вельми мне невыносимо.

— Я сделал это ради Крушеца, малецык жаждал встречи с Дивным… Просил о том не раз Велета и Мора, — негромко отозвался старший Димург тоном виноватого.

Бог самую толику завел назад голову и пристроил ее на покатую грядушку ослона кресла, тем будто отделив от демоницы все еще раздраженную змею, теперь уставившуюся взором в свод залы.